– Православный он, – ответил за Эссена Марченко. – Поминай, отче, как православного. Раз за русскую землю голову сложил – значит, наш он, православный, и никак иначе!
– Верно! – подтвердил Эссен. – И никак иначе!
«Ну, вот и все. Теперь и здесь появилась могила русских авиаторов. И где бы мы теперь ни оказались – они навсегда останутся здесь. И неважно, что Петька-Патрик родом из далекой Ирландии, раз летал и погиб на русском аппарате, раз сражался плечом к плечу с нами против врагов России – значит, русский. И имя у него будет русское – Петька, Петр. Теперь и навсегда!»
Эпилог
Жаль, не с чем сравнить это зрелище, подумал Велесов. В прошлый раз он не успел толком разглядеть фиолетовую воронку Переноса, в памяти остались лишь мгновенно навалившаяся тьма, мертвенный холод, пахнувший со всех сторон, и… Наверное, те, кто находятся на кораблях, испытывают сейчас что-то в этом роде. Хотя, может, ощущения и не столь экстремальны – «Пробой» срабатывает штатно, так, как это запланировано Груздевым и его хитрой аппаратурой.
На этот раз Сергей наблюдал за Переносом с безопасного расстояния в семь миль. С палубы даже в бинокли можно было разглядеть лишь высовывающиеся над горизонтом мачты «Алмаза» и старого линейного корабля «Силистрия», прихваченного для уравнивания массы переноса, а потому «невозвращенцы» облепили марсы «Владимира». Пароходофрегат вышел в море проводить отправляющиеся в неведомое корабли, и теперь команда с опаской наблюдала, как низкие тучи вдалеке налились лиловым сиянием, вспухли огромной линзой, из которой вниз протянулось нечто вроде смерча. Извивающийся, пляшущий под воздействием неведомых сил «вихревой шнур» выписывал по поверхности моря замысловатые кривые и вдруг скачком вырос в диаметре, поглотив все три судна. Полыхнуло, спустя несколько секунд до «Владимира» докатился рокочущий гул.
И все. Серенькие облака разошлись, и над эпицентром «хроноклазма» (груздевская терминология!) возникла и стала стремительно шириться идеально круглая дыра, оконтуренная истаивающим фиолетовым бубликом. А в ней…
Велесов ахнул, попятился, уперся спиной в мачту. Остальные невозвращенцы потрясенно смотрели вверх. Из стремительно расширяющейся прорехи в облачном слое на них смотрела угольная чернота космоса – именно Космоса, а не знакомого им ночного неба. Непривычная для глаз земного обитателя плотность звездных россыпей, такая насыщенная, что бессмысленно даже пытаться угадать в ней контуры знакомых созвездий.
И – тишина. Казалось, в ней утонули все звуки, сколько их было во Вселенной. Космическая тишина, предвечная. Тишина и этот невероятный проход… тоннель… червоточина… куда?
«…Знать бы… ох, товарищи ученые, что-то не то вы открыли…
…а может, наоборот – то самое?
…знать бы…»
Фиолетовая кромка по краям «дыры в небе» истончилась до полосы… линии… нити… – и погасла. И сразу схлопнулась звездная бездна, и на ее месте – все те же серые облака, неяркий, вечерний свет над морской зыбью. По-прежнему тонко посвистывает ветерок, глухо шумят волны, бьющиеся в доски обшивки.
Велесов разжал кулак. На потной ладони лежала флешка – самая обыкновенная, на 8 гигов, прощальный подарок профессора.
– Ознакомьтесь, Сергей Борисыч. Только, если можно, не сейчас – вот проводите нас, тогда и изучите, не торопясь. По-моему, это может вам сильно пригодиться. Да и нам тоже.
– Вам? Так вы допускаете…
– В этом мире, голубчик, ничего нельзя исключать, – улыбнулся Груздев. Сейчас он удивительно напоминал старика-ученого из старых советских комедий, вроде «Антон Иванович сердится» или «Сердца четырех». – Если уж мы сумели однажды пройти этим маршрутом – что мешает проделать это снова? Так что до встречи – и, надеюсь, достаточно скорой!
Москва, январь – февраль 2017 г.