– Ваша светлость неверно судит о том, что у нас происходит. Не буду скрывать, беспорядки имели место. Мятежники убили многих, в том числе командиров первой и четвертой дивизий, генералов Канобе́ра и Форе́. Но новый главнокомандующий, дивизионный генерал Пелисье́…
– Это тот, что засовывает под сукно все приказы вашего императора? – со смешком спросил Фомченко. – Осведомлены, как же. Так что, этот Пелисье́ справился со своими солдатами?
Великий князь, сидевший справа от генерала, поморщился. Прапорщик видел, что ему не по душе тон, взятый Меньшиковым и охотно поддержанный представителем «потомков». Тем более что у Николая Николаевича свое мнение насчет судьбы французов…
Полковник снова заговорил, но на этот раз Лобанов-Ростовский не мог уловить смысла – француз говорил негромко, обращаясь только к су-лейтенанту.
– Генерал Пелисье́ не в восторге от распоряжений, которые мы получаем из Парижа, – перевел тот. – И тем не менее он надеется восстановить порядок.
– С помощью турок и англичан? – повторил Меньшиков. – А Пелисье́ не боится, что и его взденут на штыки? Ваши солдаты не горят желанием воевать!
– И младшие офицеры с ними согласны, – добавил Великий князь. Это были его первые слова с начала переговоров. – В самом деле, мсье, пора признать, что ваши солдаты не желают умирать за Луи-Наполеона!
Француз закаменел лицом, вздернул подбородок. Голос его был сухим, надтреснутым, под стать выражению лица.
– Есть присяга, – переводил су-лейтенант. – Наши офицеры верны долгу, в чем может убедиться любой…
– Хватит ваньку валять! – недипломатично взревел Фомченко. – У нас за люнетами пять мортирных батарей в полной готовности. Хотите долг исполнять? Будет вам долг, с утра и начнем…
Су-лейтенант поперхнулся от неожиданности. Николай Николаевич наклонился и что-то негромко сказал Меньшикову. Тот в свою очередь повернулся к Фомченко. Генерал выслушал и замолк, с раздражением косясь на Великого князя.
– Боюсь, mon colonel, это не мы, а вы неверно судите о своем положении, – мягко сказал сын Николая Первого. – Поверьте, мы хорошо осведомлены о настроениях ваших подчиненных. А сейчас – не оставите ли нас ненадолго? Нам надо обменяться мнениями, а вы пока сможете слегка перекусить и утолить жажду. Я слышал, в Евпатории большая нехватка питьевой воды?
– Я вас решительно не понимаю, Ваше Высочество! – нервно повторял Меньшиков. Он комкал в руках белые перчатки; длинные холеные пальцы подрагивали. – Вы же видите, стоит немного нажать – и они побросают оружие!
– Не согласен с вами, князь, – любезно отозвался Николай Николаевич. – Разумеется, войска на плацдарме обречены, но сражаться еще могут. И если вы и дальше будете переть, простите, как медведь на рогатину – они так и сделают. Это отличные солдаты, вспомните Бородино и Ватерлоо! Когда французы верят своим командирам, они способны творить чудеса!
– К тому же не стоит забывать о флоте, – добавил Корнилов. Он тоже присутствовал при беседе с парламентерами. – Лучшие корабли сейчас у Варны, блокаду держат парусные фрегаты. Да, мы сильнее в кораблях и пушках, но для полного исправления рангоута нужна еще неделя.
– Да, – согласился с вице-адмиралом Великий князь. – Если союзники сейчас попытаются вырваться из Евпатории в открытое море – не уверен, что мы сможем им помешать.
– Так чего вы боитесь? – язвительно осведомился Фомченко. – Того, что они будут драться, или того, что сбегут? Вы уж определитесь, господа, у нас тут война, а не сеанс гаданий на кофейной гуще!
А вот это он зря, подумал прапорщик, увидав, как дрогнул уголок рта Великого князя. Такого Николай Николаевич не простит. А ведь Фомченко, кажется, собирался в Санкт-Петербург…
Впрочем, виду царский сын не подал.
– Мой венценосный отец желает, чтобы эта война прекратилась как можно скорее. И чем меньше прольется при этом русской крови – тем лучше. И я намерен приложить для этого все усилия.
Великий князь обращался к Меньшикову, демонстративно игнорируя Фомченко. Тот набычился, лицо и шея его медленно наливались багровым.
– Я не считаю возможным, чтобы вы вмешивались в руководство кампанией! – высокомерно ответил Меньшиков. – В конце концов, на меня возложено…
– Мне известны границы ваших полномочий, князь. Но в данном – повторяю, в данном случае вы их переходите. Речь идет не о победе в одной кампании, а о том, что может повлиять на всю европейскую политику. И давайте оставим этот спор. Вы, разумеется, можете написать обо всем в столицу, но сейчас прошу не чинить мне препятствий.