Гордей смотрел решающий матч в компании друзей на квартире одного приятеля, чьи "предки" находились на даче. Когда состоялся тот легендарный гол (время было за полночь) они, пьяные от счастья, переполненные эмоциями, вывалили на балкон квартиры на 21-м этаже на "Юго-западной" и орали "Ди-на-мо!" с ударением на последнем слоге. Потом, конечно, было неловко перед тем парнем, чьим родителям пришлось выслушать от соседей немало претензий за ночной дебош в их квартире...
Да, Гордей отлично понимал местного директора, который в честь великой победы земляков дал обет полгода угощать каждого гостя своим вином. Мазаев мельком видел его сегодня, но запомнил лишь чёрные курчавые волосы, орлиный профиль и массивный золотой перстень-печатку. Сейчас Гордею было бы приятно переброситься парой любезных фраз с щедрым фанатом "профессора" Кипиани. Он даже мог бы из уважения к нему употребить несколько фраз, почерпнутых из самоучителя грузинского языка. Многие стали интересоваться культурой этой удивительной республики, и не только потому, что тбилисцы превращали футбол в искусство, подобно бразильцам или итальянцам. В них было что-то западное, свободное. Как в тамошнем кино, которое изредка демонстрировали на специальных сеансах в дни Московского кинофестиваля...
Да, случись ему сейчас увидеть здешнего директора, и Гордей непременно высказал бы ему слова благодарности за прекрасный вечер, проведённый в его ресторане. Его официанты излучали кавказское радушие, а повара отлично знали рецепты лучших грузинских блюд. Впрочем, не только грузинских...
Официант посоветовал им попробовать ещё пельмени в горшочках. И как оказалось, не зря. Горячий с пылу-жару горшочек покрыт пропечённой лепёшкой. Ноздри машинально втягивают просачивающийся аромат. Возникает ощущение приближения чего-то праздничного. Гордей осторожно приоткрывает лепёшку и струйка пара, насыщенная специями, вырывается наружу. Сверху в бульоне плавает сметанка, а под ней лучок, морковка и куриная печень. В предвкушении сочных пельменей Мазаев набирает полную ложку бульона и, не спеша, смакует. Вкусовые ароматы щекочут небо, язык, приглашают, а вернее настойчиво зовут опробовать главное. Пельмешки завернуты в тоненькое тесто, которое тает во рту. Само мясо очень нежное...
Наконец, Гордей откинулся на спинку стула:
- Все. Больше не могу. Давно так не обжирался! Слава маэстро, который всё это приготовил!
Стемнело и девушка-официантка обходит столики, оставляя светильнички с горящей внутри свечкой. Звучащая со сцены живая музыка в ритме "медляка" создаёт особое настроение. Человек с саксофоном творит чудеса. Видимо этот и есть тот "Таракан с саксом", о котором упоминал Элем. Гордей задумчиво смотрит на мерцающий, подрагивающий в темноте тёплый уютный посёлок с расцвеченной огнями набережной. Он здесь чуть более суток, а уже успел влюбиться в это место.
Люди вокруг тоже расслаблены и дружелюбны. Те, кто не танцуют, сидят в обнимку, целуются, улыбаются соседям. Кажется, что на этой веранде все любят друг друга или, во всяком случае, симпатизируют. И дело тут не только в алкоголе, а в особенной атмосфере, что ли...
В глазах новых приятелей Гордею тоже видится симпатия и благожелательность. Захотелось поделиться с ними тем, что не даёт покоя со вчерашнего дня. И Мазаев рассказывает о происшествии, которое случилось с ним накануне в лесу.
- ...Вначале я решил, что сразу пойду в милицию. Но потом подумал: а то я им скажу? Какие у меня есть факты? Где-то что-то померещилось вдали. Да мало ли что это могло быть. Несерьёзно.
Добродушный Валик всё сводит к хохме:
- Тут неподалёку археологи вроде капище тысячелетней давности раскопали с дольменом и жертвенником. У древних ведь как было принято: если крутой вождь или шаман помирал, вместе с ним на тот свет отправляли всех его жён и многочисленных наложниц. Бывало, что в неурожайный год или просто в угоду богам самых красивых девушек племени в жертву приносили. Вот призраки невинно убиенных баб и носятся между деревьев. Молодые неженатые мужчины их особенно привлекают.
- Там ещё голос зверя был... похожий на волчий, - добавил Гордей не улыбнувшись на шутку.
- Нет, крупные хищники в Крыму не водятся - успокоил Элем. - Правда иногда в здешних лесах можно услышать не самые милые звуки, например, очень отрывистый хриплый лай, -- их издает косуля.
Впрочем, в отличие от приятеля, Элем воспринял рассказ Мазаева очень серьёзно. Он щёлкнул пальцами по лацкану своего пиджака, стряхивая невидимые пылинки, и заверил:
- Лично я бы ни за что не ушёл, прежде не убедившись, что в лесу действительно не осталась женщина, которая нуждается в моей помощи или защите.
Гордей прикусил губу от обиды, слова Элема прозвучало как упрёк ему. Но что толку оправдываться: рассказывать, что ты несколько часов провёл в поисках, заглянул чуть ли не под каждый куст. Всё равно в главном то этот "испанский идальго" прав: а что если ему не показалось, и между деревьев мелькнул вовсе не бестелесный призрак, и он слышал реальный призыв о помощи?!
- Ладно, не кори себя! - Элем хлопнул Мазаева по плечу. - Что сделано, то сделано! Чего уж теперь об этом жалеть.
Со стороны сцены к ним подрулил молодой пижон артистической наружности: с волосами почти до плеч, жутко весь из себя элегантный, хотя на вкус Гордея одет он был несколько крикливо, один красный кожаный галстук чего стоил. Он спросил разрешения подсесть за их столик. Оказывается, москвичи уже успели познакомиться со здешней знаменитостью. Музыкант поинтересовался, где Вика и Инга, и шутливо пообещал, что без женского общества парни не останутся.
- Рудик, - представляется он Мазаеву. Голос у него был надтреснутый, несильный. Видимо, весь его талант в длинных подвижных пальцах, между которыми он постоянно крутит мундштук. В группе Рудик играл на саксофоне. В ответ на комплимент Мазаева он отвечал с самоуничижительным пренебрежением:
- Да брось, старичок, мы же обычные лабухи из кабака.
Элем положил музыканту руку на плечо:
- Ну не прибедняйся, Рудик. Лабаете то вы ударно! За вечер перепели чуть ли не весь популярный репертуар советской эстрады, словно на "Песне года": Пугачеву с Паулсом, Леонтьева, Ротару...
- Да...не даём друг другу умереть с голоду - иронично соглашается музыкант и вдруг оживляется: - А слышал, как наш Алик под Бубу Кикабидзе работает? И не скажешь, что самоучка. Самородок! Ему любой акцент - не проблема. Может на бис и Яака Йолу и Тыниса Мяагу смяучить.
Кивая на приятеля-музыканта, Элем с гордостью объясняет Гордею:
- Мало того, что Рудик потрясающе лабает на саксе, знаешь, какой он аранжировщик! А композитор! М-м!
Элем целует себе пальцы в восточном жесте полного восторга.
- Его оригинальные сочинения запросто могли бы звучать на "Песне года".
- Да куда нам! - машет рукой Рудик. Впрочем, вместо грусти нахально улыбается.
- Блатняк - он тоже неплохо кормит. Сделаешь на распеве со слезой: "Я тоскую по маме в далёко деревне, мне ещё долго не видеть её", глядишь, а народ в зале стал очень серьёзен, "бруталы" хмурятся и допивают до дна. И понимаешь, что ты тут король...
Глаза музыканта подёрнулись поволокой загадочной мечтательности, и он добавил: