Выбрать главу

— Вы прощаете меня? — спросила она. — Прощаете?.. Да?..

— Надежда Викторовна…

Я, как тогда, прильнул к её руке долгим, горячим поцелуем. У меня не было сил оторваться от этой бледной, дрожащей, красивой руки…

Я чувствовал, как Надежда Викторовна опустила мне другую руку на голову, как её пальцы запутались у меня в волосах.

— Какие у тебя славные волосы, — тихо сказала она…

Мы сидели на террасе и пили кофе, когда доктор Бебер явился со своей обычною фразой:

— Семнадцатый визит, и всем лучше.

Я взялся было за шляпу.

— Останься… Останьтесь, — тотчас поправилась Надежда Викторовна, — посидите на террасе, а мы с доктором пойдём в комнаты. Сегодня ведь милый доктор не будет мучить меня долго?

— О, нет! Сегодня Надежда Викторовна имеет такой хороший и молодецкий вид! — отвечал милейший в мире доктор Бебер. — Никакое мучение!

Через четверть часа доктор выходил сияющий и ликующий:

— О, я всегда говорил, что день открытия креозота, как средства против страдания лёгких, — медицинская эра! Надежда Викторовна, как дама, конечно, всегда смеётся над креозотом. Но посмотрите хоть вы, какою она себя сегодня чувствует!..

— О, креозот есть вещь! — говорил доктор, сходя со ступенек террасы.

— А я вчера, как ты ушёл, выкинула все креозоты за окошко! — расхохоталась Надя, едва доктор вышел за калитку.

— Зачем…

— Ни слова!.

Наде, действительно, с каждым днём становилось как будто легче.

Погода стояла всё такая же жаркая, и мы каждый день, едва немножко спадёт зной, ездили куда-нибудь вдвоём, в Гурзуф, на водопад, в Алупку.

Её не утомляли даже самые дальние прогулки, и мы уж изредка начинали поговаривать о Москве…

Вечных разговоров о смерти как не бывало. Я всё-таки уговорил её продолжать лечение, и доктор Бебер был как нельзя более в восторге от результатов.

Дни летели за днями, и Крым, этот «уголок, созданный для двоих», казался нам раем.

Надя положительно здоровела и здоровела.

Я чувствовал себя каким-то мальчишкой и бегал даже по всей Ялте покупать перочинный ножик, которым Надя хотела увековечить на ограде у водопада наши имена.

— И непременно с голубком наверху… Ха-ха-ха!.. С голубком непременно!

Только оставаясь один, у себя, в маленьком номере, я начинал себя чувствовать ужасно.

Во мне просыпались какие-то укоры совести. Я чувствовал себя каким-то преступником.

Ведь больная… больная она… Гублю я её, быть может…

Сколько раз ходил я к доктору Беберу специально, чтоб рассказать ему всё, но каждый раз при виде этого невозмутимо добродушного немца у меня язык как-то не поворачивался открыть всю правду, и я ограничивался только тем, что спрашивал:

— Доктор, скажите, не замечаете ли вы хоть какого-нибудь, ну, хоть какого-нибудь, ухудшения?..

— О, будьте спокойны, я наблюдаю совсем внимательно.

— Поправится она, доктор?

— Незомненно! Незомненно! — неизменно говорил он, вероятно, для придания своему ответу большего веса, даже с немецким акцентом.

Погода круто изменилась.

С моря, не переставая, дул резкий ветер и рвал флаги над купальными будками.

Кипарисы тихо шумели, и с роз облетали лепестки.

Загородные прогулки пришлось оставить, и мы целые дни проводили в комнатах у Нади на даче.

К вечеру ей делалось хуже, и температура резко повышалась.

— Ужасная погода! — качал головой доктор Бебер. — Ужасная для больных погода.

Однажды Надя чувствовала себя особенно плохо с вечера, и я остался у неё на даче.

Часов в семь утра меня разбудил крик из её комнаты. Она звала меня к себе.

— Слышишь, — сказала она, вся бледная, привстав на постели и к чему-то напряжённо прислушиваясь.

Прислушался и я.

В воздухе тихо нёсся медленный, однотонный погребальный благовест.

— «Она» ходит… «Она»… — прошептала Надя. — Подойди ко мне, мне страшно…

И ужас сквозил в её широко раскрытых глазах.

У меня тоже мурашки побежали по всему телу от этих тихих, заунывных, похоронных звуков.

В воздухе словно слышалось веяние «её».

Наде стало хуже.

— О, эта погода! Ужасная погода для больных, — покачивая головой, говорил доктор.

И действительно, когда ветер стих, Наде стало лучше.

Она могла снова выходить из комнат и снова улыбалась мне без грустных дум и тягостных предчувствий.

— Я хочу на берег моря! — как-то вечером сказала мне Надя.

— Но можно ли?..

— Я хочу! — капризно повторила она. — И если вы не пойдёте со мной, я возьму и пойду ночью одна… и утону…