Лёгким, гибким и быстрым движением Лотос выскользнула из его объятий и рассмеялась звонким, серебристым смехом.
— Теперь я знаю, что и ты такой же, как все. Благодарю тебя, мрачный бог. За одну минуту страсти и желания ты дал мне средство сводить с ума даже богов.
А идол стоял перед ней, снова улыбаясь своей вечной улыбкой, смеясь над всем и, быть может, теперь над собой.
Таков был первый поцелуй, раздавшийся в мире.
Как видите, сударыня, поцелуй предназначался для богов, а не для людей.
Для людей это слишком сильное средство. И вот почему люди слишком теряют голову от поцелуя.
Будем же благоразумны.
И будем довольствоваться в нашем маленьком флирте взглядом, пожатием руки.
Поцелуй, это — нечто слишком героическое для нас.
Седые волосы
— Посмотри, у тебя уж седые волосы! — сказала она, проведя рукой по моей голове.
— Неправда!
Два-три серебристых волоса на висках… При моей жизни это так понятно.
— Но у меня нет ещё седых волос.
Я никогда не занимался своею наружностью, но это замечание почему-то привело меня в дурное настроение.
Я скоро попрощался и поехал домой.
Это неправда. Это ложь. У меня нет ещё седых волос. Откуда она взяла, будто у меня начали седеть волосы?
И вот я сижу перед зеркалом…
Она права.
В густых тёмно-русых волосах то там, то здесь тянутся серебристые нити.
Заглядывая в зеркало на минутку и мимоходом, я не замечал их.
Но они есть. Эти два-три седых волосочка, сверкнувших на висках, разрослись в сотни, рассыпались по всей голове. Они белеют там и здесь. Они, как враги, с боя берут мою бедную голову, с каждым днём они становятся всё сильнее и сильнее. Их всё больше и больше. Сдаётся моя бедная голова.
Как? Неужели?
Неужели уже: «Здравствуй, одинокая старость, догорай, бесполезная жизнь?»
Неужели так скоро, что я не успел оглянуться?
Неужели промелькнули весна и лето моей жизни, наступает пасмурная, унылая осень?
Так молодой кутила, прокутив с вечера последние гроши полученного наследства, с тоскою думает на утро:
— О, если бы вернуть теперь назад хоть те триста рублей, которые я бросил вчера под ноги плясавшей цыганки!
Куда, на что я истратил, разбросал, прокутил свою жизнь?
Я жёг её с обоих концов и, боясь, чтоб хоть на секунду она не превратилась в будничную, серенькую и бесцветную, лихорадочно ловил момент за моментом.
— Он много взял от жизни! — так скажут про меня все, и только я один спрошу:
— Взял ли хоть что-нибудь? Любил ли я? Любили ли меня?
О, длинная, пёстрая, красивая, как гирлянда цветов, вереница милых, весёлых подруг, которые помогали мне мчаться вперёд, от одной к другой, не замечая, что так же быстро мчится и время!
Глядя на эти седые волосы, я с грустною улыбкою могу спеть из «Синей Бороды»:
«Вот памятник жён милых и прелестных, Которых я так пламенно любил».Любил ли я?
Я увлекался, сходил с ума от горя и от счастия, имел успех, терпел поражения. Но даже в те минуты, когда я стоял у ваших ног и молил о поцелуе, увлечение не проникало в моё сердце. В сердце было так же холодно, скучно и пусто.
О, если б хоть одна из вас в те минуты, когда я сгорал, дрожал от притворной, напускной, преувеличенной страсти, вздумала вслушаться в биение моего сердца! Оно билось ровно и мерно, как маятник, спокойно и бесстрастно отбивая однообразный такт.
Мои первые «молодые страдания сердца» холодом пахнули на мою душу, я тогда же почувствовал этот холод, как чувствую его и теперь, и сказал себе:
— Всё пустяки. Жизнь коротка. Будем жить.
Я не верил в любовь и не хотел ничего знать, кроме увлечений.
Они не захватывали меня глубоко, и, даже осыпая вас поцелуями, я думал холодно и спокойно, с тоскою и скукой: «Пройдёт несколько дней, ты перестанешь меня интересовать, моя дорогая»… Брезгливо думал я о той «комедии остывающей любви», которую мне придётся разыгрывать ещё несколько лишних дней, чтоб не разорвать сразу, грубо, цинично наших отношений…
Опять те же опаздывания на свидания, отговорки делами, ссылки на головную боль, маленькие сцены ревности, выражения негодования и томительное, тоскливое ожидание обычной финальной «сцены отвращения и презрения»… Какая старая, надоевшая комедия, и как скучно играть её в сотый, сто первый, сто второй, сто третий раз!
Быть может, и у вас в те же минуты проносились те же самые мысли.
Но если вы мне верили, тем хуже для вас.
Любили ли меня?
Немножко увлекались, — да.