Выбрать главу

Если только стану знаменит, то поеду в Ялту отдыхать.

Пойми её, судьбу. Не довелось поэту побывать при жизни в Ялте, зато теперь он и в Ялте, и в Сочи, и во всяких куршавелях… русские нынче везде, значит, и Рубцов с ними. Северяне вправе гордиться своим знаменитым земляком. Впрочем, мы, южане, тоже не обделены по этой части. Как теперь выясняется, последние годы творчества рано ушедшего вологжанина совпали с началом литературного пути выпускников Волгоградского пединститута прозаика Николая Ивёншева и поэта Марии Сухоруковой. В России издавна так ведётся – уходит один, а на его место два или несколько. Мне повезло пообщаться с обоими. С Колей на первом курсе мы даже жили в одной комнате. Маша шла, кажется, двумя курсами позже нас. С ней моё общение было не столь близким, как с Колькой. Несколько прогулок, во время которых было много стихов, разговоров об особенностях, скорее даже, о преимуществах сельской жизни. Помню, пару-тройку вечеров я даже угощал её в аудитории на втором этаже своими весьма скромными навыками игры на фортепьяно.

Поначалу Коля видел себя в поэзии. Много читал стихов, часто писал сам. Как-то я рассказал ему несколько странноватый сон. Три таинственные дорожки, а по ним с пугающей отчуждённостью от тебя молча и сосредоточенно движется множество кошек. Какой-то бесконечный неудержимый автоматизм! Ерунда, вроде бы, но от него мне, помнится, стало слегка не по себе. возможно, я и рассказывал-то, чтобы отряхнуться оттприснившейся чепухи, но не тут-то было. через короткое время Колька подсел ко мне на кровать и выдал тот сон в стихах да так повернул, что моя лёгкая «непосебешность» обернулась чуть ли не жутью.

Недавно набрал в поисковой строке памятные мне со студенческих лет фамилии. Один обнаружился в Краснодаре, другая – в Н.Новгороде. У обоих уйма публикаций, стало быть, не только рукописи не горят, но и творческие задатки не пропадают. знай наших!

Теперь о грустном. В марте этого года интересного самобытного поэта Марии Арсентьевны Сухоруковой не стало и, судя по отзывам на её сайте, это многие почувствовали. Уверен, что, продолжая добрую традицию, на смену ей где-то пришли молодые. Она не могла уйти, не будучи уверенной в надёжной смене. Уж на том, видать, стоит наша литература!

2018 г.

*

04-12-2018

Недавно услышал очередное враньё «Левада центра» о, якобы, выросшем числе россиян, готовых передать два острова Японии в обмен на заключение мирного договора.

Вероятно, кому-то хочется прощёпать реакцию населения по этому вопросу. Ну, как в своё время закидывали тему о сдаче Ленинграда немцам.

В россии нередко политики отдавали территорию ради удержания власти, а дальше как получится.

Ленин сдал чуть ли ни полроссии в надежде на мировую революцию. Когда же не получилось – спохватился и коммунисты к их чести сумели вернуть утраченное.

Ельцин и ко., видать, готовы были сдать всё лишь бы власти хватило на их век, Но тут… какой спрос с больного человека?

Не уж-то России мало того, что чужаки теперь стараниями Украины имеют возможность заходить в Азовское море, коли хотим через Японию пустить их ещё и в Охотское?

Оно нам надо, чтобы под юбку без спроса залезали?

Ж.ж.

*

«О скалы грозныя…»

Фрагмент арии Вваряжского гостя, да простит меня г-н Римский-Корсаков, издавна служит у нас семейным баловством.

Начинается всё обычно с диалога:

- Папа, спой «о скалы…»

- Без оркестра не буду.

Дети тут же начинают неестественными голосами то ли гудеть, то ли бунеть восходящие и нисходящие интонации, имитируя оркестровое вступление к арии. Дурачатся отменно, но интонируют близко к истине. В положенном месте я как можно развязнее, как можно причудливее вступаю: «О скалы грозные дробятся с рёвом волны, и с белой пеною…» нас хватает на одну-две фразы и всё заканчивается дружным хохотом.

Эта домашняя юморина вспоминается мне всякий раз, когда слышу шум моря. Будь то в Геленджике, где я по работе отдыхал в санатории «Солнечный берег», или вот теперь, в крымско-пушкинских местах. «Шуми, шуми, послушное ветрило, волнуйся подо мной, угрюмый океан»… Здешний прибой оказывается куда жёстче, куда опаснее геленджикского и я вдруг осознаю, что водная стихия это не шутка, что извиняться за баловство надо не только, и даже не столько перед композитором, сколько перед своенравным, себенаумешным морем, перед его вечно шумящими волнами.