А попутчики, сволочи, свеженькие. Выспались, гады…. Почуяли родное гнездо — ржут как лошади. Раскудахтались, как на птичьем базаре. Выстроились как по команде на паспортный контроль. Я же хоть и бухой добряче, но уже как-то по-доброму. Предвкушаю, что ты наверняка меня не пустыми руками встретишь. Единственное — курить хочу сильно. Огляделся. Народ с солидными паспортами вокруг. Американцы, шведы, немчуганы. Я один, как чмо, с хохляцкой корочкой. Думаю: «Поди, и не знают здесь такую страну…» Оробел малёхо. Как оказалось — не зря. Только моя очередь дошла — меня так сразу вежливо в сторонку — хоп! Мол, знай своё место, кривая вонючка!
Проводили меня два мужика в форме к транспортёру, и жестом предложили забрать мне мою сумку. Потом повели в какую-то кутузку, где сидели два араба, явных злодея. И одна малюсенькая, как гном, китаянка — видно её контрабандой в футляре для очков пытались провезти. И я четвёртым присел на лавку, чувствуя себя полным пидаром. Классификации со стороны злобных америкосов, скорее всего, я не поддавался. С тремя моими соседями по лавке быстро разобрались и увели. Наверное, на расстрел. Настала моя очередь.
Витька перевёл дыхание, и отхлебнул из стаканчика.
— И начали эти двое, гитлерюгентов в форме, тарахтеть наперебой. Горячатся, суки… А толмача у них нет русского. Наверное, в кипятке сварили…. Но я же ни фига не рублю в их щебете. Ещё и малёхо, так сказать, под балдой…
Потом вывернули всю мою сумку, бумажник и тут…
Витёк строго посмотрел на Розова, и взял паузу.
— Что тут? — Дима поднапрягся.
— А тут они нашли два предмета, которые их очень и очень заинтересовали. Первым предметом была ксерокопия твоего грёбанного образца, которую я забыл выкинуть. А второй — пакет с пемзой, которую заказал, из-за совершенно необъяснимой ностальгии по Чёрному морю, твой папашка. Как-будто во всей Америке нечем пятки потереть!
— А чем это им мой образец не понравился?
— А суди сам. Ты же всё написал правильно, по-английски за меня. Чтоб я срисовал, так?
— Ну…
— А что ты написал в графе: «Фамилия, имя, отчество»? Не помнишь — я напомню. Имя у меня в твоём образце было «Витя». Ну это ещё туда-сюда. Второе имя, то есть отчество, писалось как «Моржовый». А фамилия, соответственно короткая, но выразительная «Хер». И тоже всё в английской транскрипции. Вот ребята из паспортного контроля и прихуели. В руках две декларации. С одинаковыми абсолютно данными. Место и даты рождения — всё сходится. Проживание тоже. Но с разными фамилиями и именами. Причём одна из фамилий какая-то уж очень короткая. Явным шпионажем запахло в этой живодёрне.
— Ну а пемза чем их так раздраконила?
— Вот ты, Димастый, восемь лет в Америке….
— Семь.
— Ну не важно. Ты знаешь, как по-английски пемза? И вообще, если бы не жил в Крыму — представлял бы себе, что это за беда, пемза, и на хрена она вообще нужна? И они не знают. Они видят фальшивые данные в одинаковых декларациях. И странные пресованные кирпичики, числом шесть. Которые, если их потрёшь, крошатся в беловато-серый порошок. Так же господа таможенники с отвращением разглядывают мою уголовную, измотанную перелётами и бухлом рожу. От которой несёт за версту пойлом всех континентов.
И понимают, что этот мистер «Хер» ох как не прост!
Дима почесал бороду:
— Надо же. Вот, бля… Я об этом и не подумал. Ладно — чем возня закончилась-то?
— Рассказываю. Кусочек пемзы куда-то унесли. Потом отвели они меня вместе с сумкой в пустую комнату. А сами, типа, ушли.
Но мы же ушлые бобры — фильмы в перерывах между запоями смотрим. Значит, думаю, или стенка у них прозрачная. Или камеры скрытые стоят. Ждут, видно, когда я брошусь двойное дно вспарывать в своём видавшем виды сумаре. Или яд из воротника доставать.
А мне так всё внезапно сиренево стало. Ну, думаю, коль отправят обратно — значит не судьба нам с тобой в штатах побухать. И в самолёт захотелось как-то. К седой нацистке под крыло.
Целых полчаса я там сидел. Даже прикемарил. Не знаю, что они там с порошком от пемзы делали. Может, пытались ширнуться или раскурить его. Или на пленных иракцах испытывали…
Но минут через сорок припёрлись оба. Отдали мне все документы и проводили на ещё один досмотр. Карантинный, на предмет жратвы. Там стоял какой-то молодой румяный педик и, натягивая на руки резиновые перчатки, нехорошо улыбался во весь свой белозубый американский рот:
— О-о-о…Раша! Водка, икра, еда?
И тут же полез в мою раскуроченную сумку. Нашёл три банки чёрной икры, и показал плакат, на котором было нарисовано четыре банки икры, две из которых перечёркнуты.