Напрягшийся было раненый расслабился.
– А вообще это самая большая тайна СССР. Не задавай лишних вопросов и будешь счастлив. Пока!
Люк вертолёта захлопнулся, и машина стала медленно подниматься в чёрное небо.
5 января 1942 года, 07:00. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Подошла к концу ночь с 4 на 5 января 1942 года, обстановка на фронтах была хотя и не катастрофичной, но напряжённой.
На севере стиснут железным кольцом немецко-финской блокады сражающийся Ленинград. На центральном участке фронта, продолжается напряжённое сражение за Москву. Наступающая Красная армия кровью оплачивает каждый метр освобождённой земли. В войсках не хватает боеприпасов, большие потери в технике и людях, но несмотря на это, наступление продолжается. Красная армия гонит немцев от Москвы.
На юге хуже. Крымский фронт вот уже два дня буксует под Феодосией. Сказывается господство немцев в воздухе. В феодосийском порту уже погибли под немецкими бомбами пять транспортов, крейсер "Красный Кавказ" едва дотянул до Туапсе. На сегодняшний день Крымским фронтом потеряно более сорока тысяч человек: убитыми, замерзшими, утонувшими при высадке, пропавшими без вести. А ведь туда Ставка бросила кадровые дивизии мирного времени, выведенные из Ирана. Если так пойдёт и дальше...
Сталин встал и, разломав одну за другой две папиросы "Герцоговина Флор", начал набивать свою трубку.
Почему задерживается Василевский, – думал Иосиф Виссарионович, машинально уминая табак пожелтевшим пальцем. Взглянув на часы, отметил: уже семь пятнадцать. Его взгляд упал на развернутую на столе карту Крыма с нанесённой на неё обстановкой на вчерашний вечер. Неужели наши генералы опять где-то обгадились?
В этот момент заглянул Поскрёбышев.
– Товарищ Сталин, к вам товарищ Василевский.
- Зови! – чиркнув спичкой, "лучший друг советских физкультурников" начал раскуривать трубку.
Вошедший в сталинский кабинет генерал-лейтенант был бледным и слегка осунувшимся. Несмотря на признаки явного утомления, вождь машинально отметил, что заместитель начальника Генерального штаба чем-то взволнован.
– Товарищ Сталин, генерал-лейтенант Василевский прибыл по вашему...
- Пач-чему задержались, товарищ Василевский... – довольно грозно начал Сталин, но потом произнёс:
– А-а-а...
И махнул рукой с зажатой в ней трубкой.
– Докладывайте, что там у вас стряслось?!
- Вот именно стряслось, товарищ Сталин и нечто неординарное...
– Василевский развернул на столе принесённую с собой карту Юго-Западного фронта.
– Как вы знаете, этой ночью Черноморский флот должен был высадить в Евпатории тактический десант с целью отвлечь немецкие войска от Севастополя и Феодосии...
- Ваш Октябрьский потэрял Евпаторыйский дэсант? – от волнения в речи Сталина прорезался явственный грузинский акцент. – Их потопыла гэрманская авиацыя?
- Никак нет, товарищ Сталин, – ответил генерал-лейтенант Василевский, вытянувшись в струнку. – Час назад поступило сообщение, что Евпатория полностью освобождена и в ней восстановлена Советская власть.
- Тогда в чём же экстраординарность? – понемногу успокаиваясь, Сталин начал прохаживаться по кабинету. – Я же вижу, товарищ Василевский, что ви что-то недоговариваете...
- Товарищ Сталин, в ноль часов пять минут радисты Ставки приняли вот эту странную радиограмму, адресованную на ваше имя, но переданную почему-то по каналам Ставки.
Василевский протянул Верховному Главнокомандующему бланк первой телеграммы контр-адмирала Ларионова.
– На радиограмме не было кода высокой срочности, да и абонент "Хронос" никому из шифровальщиков неизвестен, так что расшифровывали эту радиограмму в последнюю очередь.
Верховный читал строчки радиограммы, и его брови ползли вверх, выражая крайнее удивление, обычно несвойственное этому человеку.
– Товарысч Василэвский, раз ви нам принэслы эту бумагу, значыт толко этой радиограммой дэло нэ огранычилось?
- Так точно, товарищ Сталин, – ответил генерал-лейтенант. – Сначала я решил, что это чья-то шутка, весьма неумная, кстати. Но у нас шутить так не принято. На короткий запрос шифровального отдела Ставки в штаб СОРа, шифром которого была зашифрована эта радиограмма, там ответили, что в пять минут первого 5 января никаких радиограмм в Ставку они не посылали. Тогда радиограмму всё-таки доставили мне, и мы начали с ней разбираться. По ходу разбирательства дело стало обрастать удивительными и местами даже жуткими подробностями. Позвольте?