Они и не догадывались, что сама, сама решала найтись!
А в саду все такое шуршащее, все сказочно, по-взрослому важно – и большой секрет, и тайный сбор, и глобальные проблемы маленького возраста.
Ах! Как же это было прекрасно!
Лето, солнце, запущенный купеческий сад, огромный, как мир. Засыпанный землей фонтан, дорожки в никуда, а впереди – целое огромное лето, качели, старые сараи, велосипеды, важнейшие детские проблемы и запах сирени. Запах счастья – даже не счастья, а того, что гораздо, гораздо лучше – преддверия лета, беззаботности, солнца, свободы и тайны будущего.
Потом этот запах настиг меня в больнице, после операции.
Я никак не могла открыть глаза после наркоза, но мне отчего-то было так радостно, так легко. И совершенно непонятно, что ж такого замечательного в моем пробуждении?
Ведь вроде все очень больно и трудно, и невозможно двигаться – но тогда откуда это ощущение полного счастья? А когда открыла глаза – поняла: палата залита южным солнцем, светившим сквозь незашторенное окно, и все видимое пространство уставлено букетами с сиренью…
Это была царица всех сиреней – огромные темно-фиолетовые цветы и белые махровые ветки. Они пахли так сказочно, так празднично, что затмевали мысли о боли, об операции. Наверно, даже о прошлом.
Это был запах детства, тайны, счастья, преддверия лета, перемен – всего самого лучшего в жизни.
Одуряюще, просто одуряюще пахло сиренью, и когда я расставалась с ним.
Мне казалось, что уж сирень-то меня никогда не подведет, это постоянная устойчивая величина, которая ассоциируется со счастьем, вернее – с преддверием счастья.
И вдруг!
Ну почему сирень, господи?! Все было так хорошо в моей жизни с этими цветами… так почему именно сирень? Неужели теперь всю мою жизнь она будет нести ощущение несчастья и потери всего: любви, мужчины, прошлой жизни, будущего?..
Ну, господи, боже мой! Почему именно сирень?!
Он знал, конечно, он знал, что больше всех цветов на свете я люблю сирень. Я миллион раз ему это говорила и рассказывала о детстве, о купеческом саде, о тайных местах, об ощущении будущего счастья…
В тот день, когда мы расстались, он принес мне сирень. Огромный букет крупной южной темно-фиолетовой сирени. Только теперь мне казалось, что она пахнет как на похоронах. Ну конечно – это ведь я ухожу от него, а не он меня выталкивает из своей жизни, всеми правдами и неправдами сделав мое существование совершенно непереносимым, потому что прогибаться дальше под него – это уже уровень половой тряпки.
Как трудно, как страшно принимать такое решение, когда ты на грани: либо – либо.
Да, да, конечно, все, что можно было выдержать, я выдержала.
Мы ведь, женщины, такие терпеливые, такие понимающие!
И трудности начального периода, и «квартплата пополам», и ужасы потери первых тяжело заработанных денег, и макароны день за днем, разве что не торты из макарон, потому что ни на что другое нет денег! И его сопли и пьянки от страха перед «завтра деньги отдавать», и болезни, и переломы, и дешевую колбасу, и одни всесезонные колготки…
А дальше – еще интересней. Первые победы и первый отдых в третьесортном отеле в Турции, и первая битая-перебитая десятилетняя машина, и ужасы съемной дешевой квартиры.
Мои бухгалтерские балансы и бессонные ночи ради спасения бизнеса – когда ты спишь, заглушив страх водкой, а я сижу всю ночь и рисую схемы, и считаю цифры, и наутро, одурев от кофе и сигарет, – нахожу!
Нахожу выход из тупикового, казалось бы, положения.
Первые надутые щеки – «я заработал!», и «я не могу платить тебе зарплату, ведь ты моя жена, и потом – свою зарплату ты проедаешь». Первая командировочная заграница и первый контракт, который я считаю и стыкую до зеленых чертей в глазах, пока ты спишь, отметив успех алкогольными возлияниями. Первый костюм от «Хьюго Босс» и мои уговоры его купить, а потом и надеть. И твое: «Не могу с ними пить и общаться – они все такие крутые, а я чувствую себя кретином!» И мои долгие монологи – миллион слов о твоей неординарности, уме, выносливости, изворотливости, черт знает еще о чем, только бы поднять тебя с дивана! И твое победное: «Ты не представляешь, они как дети – стадо идиотов, я сделал их на раз-два!»
Первый срыв с «больших» денег – и неделя запоя, и снова мои бесконечные «ты самый…». И снова – раздувание щек, и первые личные вложения, и праздник с друзьями по этому поводу. Три дня: застолье – застолье – застолье! Это у тебя. А у меня посуда – плита – посуда. И утро четвертого дня: «Ну видишь, ты же самый-самый…»
Дефолт – и, конечно, твоя паника: все, все пропало!