— Да и потом, — укорил он сам себя. Есть же "Царь Федор" и "Генерал-Адмирал" Злотникова, и Величко с его дядей Жорой, и Дроздов с "Реваншистом", и, в конце концов, Конюшевский с "Основной миссией", Конторович, Лысак, Горелик, чьи герои добивались весьма впечатляющих результатов. И многие другие, которые нравились кто чуть-, кто сильно меньше. Персонажи альтернативок попадали в разные времена, у всех были разные стартовые условия, однако всех объединяло одно — все герои оказывались в новых временах не по своей воле, а в качестве компенсации или бонуса получали кто абсолютную память, кто повышенный иммунитет, регенерацию, а то и вообще — вторую молодость и богатырское здоровье. Конечно, это было естественно для такого жанра, иначе какая же это была бы фантастика? Но было еще одно, что заставляло Сергея мысленно спорить с авторами. Все их герои были готовы приносить жертвы. И приносили. Причем не себя в жертву, а совсем даже наоборот — кого-то — в жертву своим целям, а иногда и своим амбициям. Пусть по сюжету это практически всегда было оправдано, пусть жертвы были отъявленными мерзавцами, но вот вызывали эти, вроде бы необходимые действия, некоторое неприятие и раздражение. Царапало душу, что называется. Сергей не был ни пацифистом, ни, прости Господи, "толстовцем", поэтому, естественно, к военным действиям в прямом смысле слова, это невынужденное насилие не относилось. Но осадочек, как говорится, оставался.
И пусть он — Ефимов Сергей Михайлович, почтенный глава семейства, пятидесяти, с приличным хвостиком, лет от роду, и не был ангелом во плоти, насилие позволял себе только мысленно. И то крайне редко. Даже в детстве — в школе и во дворе он счастливо избежал сколько-нибудь серьезных потасовок, хотя и школа, и двор были самыми обычными советскими местами обитания обычных советских людей в обычном спальном районе Москвы и страсти там, бывало, кипели нешуточные. Хиляком Сергей в детстве не был и никак специально от мелких стычек и пацанячьих конфликтов не уклонялся. Вот сложилось так — и все тут. Судьба. Карма. Кисмет. Да и потом — и в институте, и после — физическую форму поддерживал вполне на уровне, уделив некоторое время и лыжам, и плаванию, и альпинизму. Нигде никаких высот не достиг, хотя до кандидата в мастера спорта по альпинизму все-таки добрался. Даже в студенческие годы и в аспирантуре, поездив по стройотрядам от Архангельска до Находки, он умудрялся не ввязаться ни в один инцидент с представителями местной шпаны.
Размышляя, когда очередная книга находила где-то в глубине души хоть какой-то отклик, о том, что бы он сделал по-другому, он далеко не всегда находил приемлемый для себя вариант развития событий. Единственными исключениями были циклы Злотникова — "Путь князя" и "Урожденный дворянин", но это была чистая фантастика, а не альтистория. Там герои не ставили себе никаких "государственных" целей, они хотели исправить только самих себя. И в жертву они готовы были принести только себя. И им хотелось подражать. "А ты бы хотел что-то исправить в себе? В своей жизни?" — такой вопрос звучал в голове, наверное, после каждой прочитанной книги. "Да, конечно!" — "А чего ж не меняешь?" — "Да как-то все как у большинства — то сил не хватает, то терпения, то времени, то мозгов…". " Нет в мире совершенства!" — эту цитату из "Маленького принца" Сергей очень любил и частенько повторял. Хотя ему и грех было жаловаться на жизнь — хороших событий случалось все-таки намного больше, чем таких, о которых неприятно было вспоминать. "События, события, события…" — на мотив "Мгновений" пропел он и захлопнул крышку ноутбука.
"Событие. Какое странное, но очень умное и очень глубокое, что ли, слово. Как содружество — союз друзей. Соратники — союз ратников. Совместное участие в делах, в боях. А событие? Со — Бытие. Совместное бытие с кем? С чем?"
"Ладно! Сейчас куранты бить начнут, потом будем разбираться что делать" — эта простая мысль почти совсем успокоила, но появилось желание махнуть грамм сто чего-нибудь покрепче шампанского, уже разлитого по бокалам. Сергей огляделся и понял, что присутствующих гораздо больше беспокоит происходящее на экране, а не его состояние, все-таки гораздо ближе к охреневшему, чем к обычному — спокойному и рассудительному. Даже дети, видя тревогу и беспокойство взрослых, несколько притихли и не спешили заваливать всех вокруг своими вопросами, обычными для них во время таких вот праздничных посиделок. Они, в свои десять и тринадцать лет были, как и все их сверстники, жутко любознательными и никогда не стеснялись вываливать на головы родителей, бабушек, дедушки и тети свои "почему?", "что?", "где?" и "когда?".