— Боже правый! Солнышко, мне очень жаль. Спасибо, что не стали бросать в меня камень. Многие на вашем месте так и сделали бы. Затаили бы злобу…
— Вы были настолько во всем уверены, вот в чем беда, — перебила Джули. — Вы в себе ни капельки не сомневаетесь, да? До того в себя верите, что с легкостью внушаете свои идеи… людям вроде меня.
— Ну не знаю, солнышко. Может, вы добились именно того, чего хотели? Подсознательно знали, что вам нужно?
Ловкий ход, правда?
— Он бросил меня, Гордон. По-вашему, я этого добивалась? — Тон у нее стал резкий, почти агрессивный. — Мне надо было, чтоб он остался. В этом был весь смысл.
— Ну простите, солнышко. Знаете, я…
— Господи, ну зачем я вас послушалась? Никак не пойму. Чем вы могли мне помочь? Теперь, когда я обо всем этом думаю… Господи, да что вы вообще понимаете?..
— Хороший вопрос. Вы на верном пути.
— Прощайте, Гордон.
— А встретиться не хотите? — На мой взгляд, предложение было рациональное. И великодушное. — Устроим сеанс номер три?
— Нет, у меня много работы. Я сейчас цепляюсь за работу как за соломинку, если хотите знать. Я работаю с дурой, за которой все приходится переписывать. А вечером, прямо из редакции, каждый день хожу к маме. Это очень нелегко, потому что у нее серьезный нервный срыв. Возможно, она сошла с ума.
— Бедняжка. На вас, я смотрю, навалилось все сразу!
— К сожалению, мне еще потребуются ваши профессиональные услуги. Поэтому я позвоню. Но до тех пор — отвалите!
— Эй, постойте! Что я вам такого сделал?
— Ладно. Беру свои слова обратно.
— Спасибо, солнышко. Я это ценю.
— Мне надо было сказать… Пошли вы в задницу! Слышали? В задницу!
Вот тут я понял, что Джули капитально разозлилась, Как-то она созналась, что никогда, ни разу в жизни никого не посылала в задницу. А теперь послала. Дважды. И как выразительно! Это очень естественно слетело у нее с языка. Неплохой знак, а? То есть, конечно, НС слишком приятно оказаться адресатом, однако прогресс налицо. Хорошее начало.
А еще Джули швырнула трубку. Это она тоже сделала первый раз в жизни. Еще один шаг вперед, не так ли?
— Не знаю, что и думать, — протянул Томас Корелли, когда я пересказал ему беседу с Джули. — Может, это и шаг вперед. Но она так явно не считает.
— Ну а с медицинской точки зрения? — не сдавался я. — В психотерапевтическом плане?
— По-моему, это очень нетрадиционный подход, но наверняка сказать не могу. Это так не по-улоговски. Совершенно не по-улоговски.
— Улог не поступил бы, как я?
Томас снял очки и развалился на стуле.
— Прежде всего, Улог нипочем не устроил бы сеанс в машине. Он никого не стал бы лечить в транспорте. С этим у него строго. Все должно быть официально. Он даже не позволял мне снять пиджак у него в кабинете. И потом, он не заводил бы интимных разговоров о собственной жизни. Твоя история про Муфуфу… нет, это совсем не по-улоговски. И он никогда, ни за что не стал бы предлагать советы в личных делах. Ни в коем случае.
— Значит, я открыл новый метод?
— Несомненно! Это прорыв в науке!
Томас снова водрузил очки на нос и вернулся к компьютерным делам. Щелкал клавишами, кликал мышкой, не сводя глаз с монитора. Мы с ним засели в кабинете Гордона в «Школе решительного шага». Я занял одну из серых кожаных кушеток, на которых располагался, только когда был на мели и приходил к Гордону просить о займе. В этот раз я тоже был на мели, но без брата под боком. Он все еще лежал пластом (не считая одной вертикальной детали) на больничной койке. А мои финансы пели романсы. Так что мне было о чем беспокоиться и без Джули Тринкер.
— На цветах можно заработать? — спросил я у Томаса. — Твоя лавка что-нибудь тебе дает?
— Когда как, — бросил он, не отрываясь от экрана. — Составные букеты уже выходят из моды. И на свадьбах теперь не заработаешь, как раньше. Мы больше наживаемся на болезнях и супружеских изменах.
Томас деловито копался в базе данных Гордона, выискивая для меня адрес Джули. Сна— чала он не хотел за это браться. Ему очень не нравился обман, но поскольку мои нестандартные приемы помогли ему лично, Томас убедил себя, что Джули они тоже пойдут на пользу.
Он прокручивал файлы как настоящий профи. И вообще круто разбирался в компьютерах, особенно для человечка, у которого даже ноги не достают до пола, когда он сидит.
— Твоему брату необходимо побеспокоиться, чтобы кто-нибудь привел все это в порядок, — сказал он. — В компе полный бардак. А клиентов, надо сказать, навалом. Улог удавился бы, загляни сюда хоть одним глазком. Трент, Джуди. Мы не ее ищем?
— Тринкер, Джули. Она новенькая, но должна здесь быть.
В дверь постучали. Я еще не успел встать, как в кабинет просунулась загорелая, улыбчивая физиономия Далласа Улога. Он источал уверенность в себе, скалил безупречные зубы, а его лысина так сверкала, что плясали блики и отражался потолочный вентилятор.
— Простите за вторжение, но мне послышался голос моего клиента… Я точно его слышал. Мистер Томас Корелли, маленький такой. Это ведь он?
Улог шагнул внутрь и обвел кабинет подозрительным взглядом. Он осмотрел все — и ни черта не увидел. Томас испарился.
Едва Улог убрался восвояси, я занялся поисками Томаса. Он нашелся в нижней части большого стенного шкафа, сложенный пополам, как тряпичная кукла. Ума не приложу, как он туда залез. Но нелепей всего выглядели бутылки красного вина, которые Томас держал в обеих руках.
— У твоего брата тут склад подарков! — Он протянул мне бутылки и стал разгибаться. — Наверное, от Рождества осталось.
В бутылках оказалось вполне приличное мерло; на горлышках болтались бумажные фигурки северных оленей.
— Там еще что-нибудь имеется? — спросил я.
— Орешки, — сообщил Томас и протянул мне большую нетронутую упаковку кешью. — И еще что-то… подожди-ка… там, у стенки.
Это оказалась маленькая, но красивая каменная скульптура, и, когда я ее узнал, меня прошиб озноб. «Будущее в руках», та моя вещь, которую я подарил на свадьбу Гордону и неблагодарной Мишель. Камень был хорошо обработан, да и линии получились недурны. Не шедевр, конечно, но очень искренняя вещь. Ее явно создали сильные и добрые чувства.
«Будущее в руках» погрузило меня в прошлое. Любое стоящее произведение именно так вознаграждает своего творца — возрождает в вас того человека, которым вы были, когда создавали его. На секунду. И возвращает в ту жизнь, что вы тогда вели. Оно действует на чувства, как знакомый аромат. Так, запах сигарет «Житан» и застарелой мочи всегда переносит меня в Париж. А когда веет духами «Иссэйи Мияки», мне видится дразнящая тень за занавеской душа, в дымке пара и соблазна: Марлен.
Вообще неуютное это чувство: видишь себя прежнего, такого чужого и такого знакомого. И вот вы рядом — ты тогдашний и ты теперешний. Бок о бок, словно отец с сыном. Надежда и разочарование. Любовь и прощение. Бунт и смирение. Все вместе. Мне вдруг снова стало двадцать два; я вспомнил, чего хотел для себя и чего, должно быть, желал для Гордона. Это был шок. Воспоминание о собственной невинности — всегда шок.
— Твоя работа, Арт? — спросил Томас. — Мне нравится. Высший класс!
Скульптура представляла собой две тонкие каменные дуги, вписанные изгибами друг в друга. Абстрактные младенцы? Мать с ребенком? Это могло быть что угодно. Но точно не электродуховка.
Когда я уходил из кабинета Гордона, с адресом Джули Тринкер в кармане и большой картонной коробкой в руках, было уже поздно. Мы раскопали в шкафу восемь бутылок красного (девять, если считать ту, что мы выпили прямо в кабинете), упаковку орешков, подарочный купон на пятьдесят долларов из местного книжного магазина, ежедневник двухлетней давности и маленький будильник в форме мячика для гольфа. Томас шел передо мной и бережно нес «Будущее в руках».