— Кажется, вы сомневаетесь во мне, сэр, — еще раз улыбнулся я.
— Нет, нет, — торопливо ответил он. — Ты просто напоминаешь мне кого-то, вот и все.
— Я буду здесь завтра утром, сэр, вместе с вашими вещами.
— Спасибо, Кучер.
— Но мне понадобится ваш ключ.
— Да, конечно.
Он протянул мне ключ и я склонился в полупоклоне, перед тем, как сбежать по лестнице. Когда я спускался, я услышал, как кто-то спрашивает Девлина: «Ты уверен, что ему можно доверять?» — и его ответ: «Такого человека лучше держать при себе, чем снаружи».
Я подъехал прямиком к подвалу Девлина, притормозив только, чтобы взглянуть на соседний дом. Он был погружен во тьму. Для меня там теперь вечно будет тьма, но теперь это меня уже не заботило. Я спустился по лестнице к его дверям и отпер дверь. Когда мои глаза привыкли к темноте, я начал складывать бумаги вместе и выносить их в карету. Было уже поздно, но я привык к ночной работе, а утром я хотел заняться совсем другим.
Я сделал три ходки туда и обратно, когда в окне первого этажа загорелся свет. Свечку пронесли через спальню, в столовую и наконец открылась парадная дверь. В дверях стояла старая женщина.
— Мистер Девлин? — окликнула она.
— Нет, — отозвался я. — Мистер Девлин во дворце. Он послал меня, чтобы я забрал его вещи.
Она спустилась со ступенек, сморщенное существо в белой ночной рубашке нащупывало ногой путь, держа свечку высоко в воздухе.
— Это правда, что он приказал казнить принца? — спросила она.
— Это правда, — ответил я.
— Теперь он будет принцем?
— Он будет править нами. Конечно, в конце концов он назовет себя принцем.
— Тогда мне придется поторопиться, ведь он задолжал мне за шесть месяцев. Как я тогда у него буду спрашивать. Я ведь сдаю комнаты, видите, на это и живу. У меня всего-то и есть, что этот дом, и то, что платят жильцы — а больше ничего. Он должен мне за шесть месяцев, и он обещал заплатить.
— Я передам ему.
— А что мне делать, если он не заплатит?
Сначала мне было жаль ее, но сейчас ее голос из просящего стал требовательным, она вцепилась мне в рукав своими костяными пальцами, словно собиралась вытрясти эти деньги из меня.
— Ведь у меня больше ничего нет, — заныла старуха. — Как же я получу с него за жилье?
Я сжал ее запястье и силой опустил ее руку вниз.
— Я скажу ему, — повторил я.
— Он не заплатит, — всхлипнула она.
Неожиданно я вспомнил о кошельке, который был брошен в повозку отягощенной совестью.
— Подождите, — бросил я ей, и пошел к повозке, оставив ее ловить руками воздух. Я вытряхнул их кошелька пригоршню монет и протянул ей.
— Этого достаточно?
Ее глазки широко открылись и я понял, что этого более, чем достаточно. Но глазки снова сузились, она подняла голову на меня, потом снова посмотрела на монеты.
— Он должен мне за шесть месяцев, — повторила она. — За целых шесть месяцев.
Я добавил еще несколько монет и она с трудом сдержала жадный смех. Затем, не проронив больше ни слова, поковыляла обратно к крыльцу, сжимая в кулачке монеты и почти падая с ног, так ей хотелось поскорее оказаться за порогом и пересчитать их.
Я носил бумаги до тех пор, пока повозка не наполнилась, а потом уселся на один из стульев Девлина, завернулся в накидку и проспал до рассвета. Можно было лечь в его кровать, но там я чувствовал бы себя чересчур близко к нему.
Солнце разбудило меня, я позавтракал яблоком, которое взял в кухонном шкафу и поторопился к повозке. До того, как ехать во дворец, мне нужно было сделать еще много дел. Я проехал мимо дома Амадеи — никаких следов жизни. Что-то во мне просило зайти внутрь, может быть, мне казалось, что она все еще там… и даже что я сам еще там. Но я проехал мимо.
Моей первой целью был дом Дженкинса. Когда он открыл дверь, на его лице были написаны ужас и изумление.
— Позвольте мне войти, — сказал я, вталкивая его в комнату.
— Это вы, тот самый, что спасли меня? — удивился он.
— Вы не узнаете меня? — ответил я вопросом на вопрос.
Он долго и внимательно глядел на меня. Страха в нем больше не было несомненно, он отчасти боялся, что пришли его арестовывать, но мое поведение убедило его в обратном. Теперь в его глазах я видел только одну мысль, слишком робкую, чтобы высказать ее вслух.
— Вы… Роб?..
Он даже не смог заставить себя произнести мое имя целиком.
— Да, — кивнул я. — Меня превратили обратно.
Он обнял меня и почему-то от этого у меня выступили слезы.
— Роберт, Роберт, — повторял он, — мой славный Роберт, мой храбрый Роберт!