В эту секунду я готов был бежать босиком сквозь октябрьскую ночь, подвывая стучаться в соседские избы, биться и плакать в голос. То, чего я не признавал всю свою жизнь, явилось и теперь глядело на меня в упор, ожидая неведомо чего.
— Нет!.. — с трудом просипел я. — Этого не может быть… Я не верю. Я атеист, я не верю…
Ох, как неубедительно звучали эти жалкие заклинания под пристальным взором крысы. И всё же, их достало, чтобы вернуть мне хоть какое-то подобие здравого смысла. Я взял мусорный совок — коснуться мышебойки рукой было свыше сил — и перевернул капкан. И только после этого увидел, что произошло.
Крыса была мертва, давно, с первой минуты. Но во время удара упругий стальной крючок, на который насаживают приманку, вонзился ей в горло и, распрямляясь, приподнимал голову.
Совком я подцепил капкан вместе с крысой и вынес на улицу. Там царила абсолютная тьма, какая бывает лишь поздней осенью. Случись что, никуда бы я не добежал, свалившись в первую же канаву.
Я оставил свою ношу на крыльце и вернулся в дом.
Обычно я не запираю дверей на ночь, но сейчас задвинул щеколду и тяжёлый засов, наложил на внутреннюю дверь крюк и лишь после этого улёгся в постель и задул свечу. Укрывшись с головой, я не спал до самого рассвета, представляя, как в холодной тьме октябрьской ночи на крыльце моего дома лежит, зажатая капканом мёртвая крыса и, приподняв голову, смотрит.