Горы в один миг покрылись несущимися черными точками, которые со всех сторон окружали Белянку. Увидев их, она побежала к выходу из лощины, но у нее на пути возникла фигура могучей и толстой аборигенки, чье обвислое брюхо переваливалось через плетеный пояс. В зубах воительница сжимала деревянную курительную трубку, попыхивающую огоньком. Белянка налетела на нее и со всего размаха хлопнулась о ее безразмерный живот.
– А-ой! От нас не убежишь, будь ты хоть диким опоссумом! – захохотала аборигенка, протягивая к ней когтистые лапы.
Ее голос был хриплым, а слова она выговаривала со смешным акцентом, делавшим ее речь едва понятной. Белянка шлепнулась на траву и вскочила, но было уже поздно. Десятки лап тянулись к ней со всех сторон. В мгновенье ока она оказалась спутанной по рукам и ногам. Вырываться было бесполезно: ее держали так крепко, что она едва могла шелохнуться.
– А где наш олень, которого мы собирались принести в жертву летучему упырю? – с изумлением спросила аборигенка, выпустив из пасти целое облако дыма.
– Она его отвязала и прогнала! – выкрикнул раскрашенный тип в лиловой сутане.
Толпа туземцев разразилась возмущенными воплями. Белянку начали тормошить, причиняя ей боль.
– Тише! Не рвите ее на куски! Это вам не печеный тапир, – распорядилась толстая воительница. – Нынешней ночью упырь прилетит в наш поселок. Ему все равно, из кого сосать кровь. Если он не найдет жертвы, то примется за нас. Эта чужестранка помешала нам от него откупиться. По заведенному обычаю она сама пойдет на корм демону-кровопийце!
Толпа туземцев издала торжествующий крик.
Упругие и тугие лианы извивались, как длинные змеи. Чтобы сплести из них отдаленное подобие веревки, Тихоне пришлось разодрать кожу на пальцах и обломать пару когтей. Зато теперь он мог накинуть эту веревку на нос ялика и подтянуть его к берегу.
Пока он возился, по мокрому песку у него за спиной пробежало черное существо, бултыхнулось в воду и в несколько взмахов добралось до ладьи. Тихоскок замер, навострил ушки и насторожился. Однако ничего подозрительного вокруг себя не увидел: все так же колыхались пальмы под порывами жаркого южного ветра, все так же нещадно палило солнце, и все так же шумел прибой, окатывая берег пеной. Подобравшись к пенистой кромке воды, он заметил следы задних лап с длинными коготками.
– Ничего себе, это у меня когти так отрасли? – сказал он вслух. – Давненько я их не стриг!
Он разбежался и лихо метнул петлю в сторону покачивающейся на волнах ладьи, но тяжелая лиана не пролетела и половину пути. Он повторил попытку, и снова с тем же результатом.
– Деваться некуда, опять придется лезть в воду! – пробормотал он, взял петлю в зубы и поплыл.
Ему пришлось как следует побарахтаться, прежде чем удалось вцепиться в борт ялика. Он подтянулся на руках и полез внутрь. Неожиданно со дна приподнялось неведомое существо, покрытое черной шерстью. В лицо ему глянула страшная рожа, раскрашенная боевыми узорами.
От неожиданности Тихоня отшатнулся и плюхнулся обратно в лагуну. Вода залила ему глаза, и он начал тонуть.
– Сила дня, сила ночи! – завопил он, выплевывая соленую воду. – Помоги мне!
Чьи-то цепкие лапы подхватили его и потянули к берегу.
Ветрогону пришлось излазить все побережье, прежде чем он отыскал весла, выброшенные волнами на прибрежную гальку. На его счастье, оба весла оказались целы – с них прошилось только счистить тину и водоросли. Водрузив их на плечо, мореход направился к остову разбитой бригантины, весело напевая под нос:
Я под парусом черным проплыл сто морей
Эй, трактирщик, покрепче мне пойла налей!
Я давно не бывал на твоем берегу.
О драконах и бурях спою, как смогу.
Мертвых стражников у корабля было не видно. Там, где они лежали раньше, виднелась свежевырытая могила, над которой вместо надгробия был установлен сломанный штурвал. Колыхался траурный белый флажок с черной лентой, поднятый над обломком мачты, воткнутой в песок.
Сквозь дыру в борту бригантины доносилась возня. Ветрогон спрятался за корму и перевязал потуже бандану с белыми черепами, чтобы она не слетела в самый неподходящий момент.
Из трюма на палубу выбрался здоровенный крысомуж в сияющей медной кирасе. Он с трудом поднял сорванную волной пушку и принялся устанавливать ее на борту. Дело давалось ему непросто: корабль перекосился, и палуба сильно накренилась, так что передвигаться по ней приходилось, цепляясь за остатки рангоута.