— Дрю.
Услышав это, он так сильно дернулся, что едва не уронил лампу. Он огляделся и, в свете угольков в печи, увидел крысу. Она сидела на отцовском столе под лестницей, устроившись на своих черных лапах между ноутбуком и принтером. Сидела на рукописи Биттер Ривера.
Дрю открыл рот, но лишь прохрипел. Он прокашлялся — горло резануло — и снова попытался заговорить.
— Ты что-то сказала?
— Сказала, — рот зверя был закрыт, но голос точно шел из него. Это не было в воображении Дрю.
— Это сон, — сказал Дрю. — Или бред. Может, все вместе.
— Нет, все на самом деле, — сказала крыса. — Ты не спишь, и ты не бредишь. И жар у тебя прошел. Можешь проверить.
Дрю положил руку на лоб. Лоб, и правда, не горел. И что теперь, верить крысе? Это крыса, в конце концов. Он достал из кармана спички, чиркнул одной и зажег лампу. Яркий свет должен был спугнуть крысу, но она по-прежнему была на столе, привстав на задние лапы, а передние прижав к груди.
— Если это все наяву, слезь с моей рукописи, — сказал Дрю. — Я не для того старался, чтобы ты ее дерьмом своим запачкала.
— Да, ты хорошо поработал.
Вроде бы согласившись с этим, крыса, тем не менее, осталась там, где была. Лишь почесала за ухом лапой.
Если на нее и упало что-то, то лишь оглушило. При условии, что я вижу крысу. Что это все по-настоящему.
— Работал ты много, и поначалу даже хорошо получалось. Несся, как поезд скоростной. А потом что-то стало барахлить, да? И ведь так уже было. Не расстраивайся. Многие в эту стену упираются. Ты хоть представляешь, сколько таких незавершенных романов так и остаются в столе или на полке в шкафу? Миллионы.
— Мне просто хреново, я заболел.
— А ты вспомни. Только честно. Все началось еще до того, как ты заболел.
Дрю не хотел вспоминать.
— Тебе тяжело выбрать правильный вариант, — сказала крыса. — И у тебя это постоянно. Я про романы. Это не происходит моментально, но по мере того, как книга растет, как она начинает дышать, тебе все труднее отделять нужное от ненужного.
Крыса сместилась к краю стола и снова встала на задние лапы, как собака, просящая конфету.
— У каждого писателя свой подход, свой темп работы, но в случае с крупной прозой все работают отрезками, которые характеризуются повышенной активностью.
«Я это уже где-то слышал», — подумал Дрю. «Почти слово в слово. Но где?»
— Во время этих отрезков — когда воображение работает на пределе возможностей — писателю в каждом отдельном эпизоде приходится выбирать минимум из семи слов или фраз. Талантливые делают это почти на автомате — как профессиональные баскетболисты, готовые совершить бросок, где бы они ни находились на площадке.
Где? Кто это говорил?
— Данная процедура отсеивания является основой творческого письма…
— Франзен, — завопил Дрю и, подскочив, сел в кровати, что отдалось резкой болью в голове. — Франзен говорил об этом на лекции! Почти слово в слово!
Крыса проигнорировала его слова.
— Ты способен отсеивать слова, но надолго тебя не хватает. Роман и рассказ — это как марафон и спринт. Ты видишь все возможные слова и фразы, но выбрать лучший вариант — не можешь. Ты не утрачиваешь свой словарный запас. Ты утрачиваешь способность сделать правильный выбор. Все варианты одинаково подходят и одинаково не подходят. Печальная картина. Ты — как машина с мощным двигателем, но разбитой коробкой передач.
Дрю закрыл глаза, сжав веки так сильно, что перед ним поплыли яркие пятна. Он снова их открыл. Спасенное им существо было на том же месте.
— Я могу тебе помочь, — заявила крыса. — Если, конечно, ты сам этого хочешь.
— А поможешь ты почему?
Крыса запрокинула голову, будто не веря, что вроде бы умный человек — преподаватель английского, печатавшийся в Нью-Йоркере — мог быть настолько глуп.
— Ты собирался убить меня совком. Действительно — почему бы и нет. В конце концов, я — просто крыса. Но в итоге ты занес меня в дом. Спас меня.
— И в благодарность ты исполнишь три моих желания, — сказал с улыбкой Дрю. Известная история. Ганс Христиан Андерсен, Мари-Катрин д'Онуа, братья Гримм.
— Нет, одно, — сказала крыса. — Вполне конкретное желание. Чтобы ты закончил свою книгу.
Как будто для ясности, крыса приподняла хвост и хлестнула им по рукописи Биттер Ривера.
— Но есть одно условие.
— Какое условие?
— Близкий тебе человек должен умереть.
И это не ново. Видимо, это сон, где он возвращается к ссоре с Люси. Когда он ей объяснил (не очень убедительно, но хотя бы попытался), что ему надо написать эту книгу. Что это очень важно. Она его спросила, важнее ли это, чем она и их дети. Он сказал, что, конечно, не важнее, но спросил, обязательно ли ему выбирать.