Дрю отрицательно помотал головой:
— Ничего подобного. Я вообще думал продать дом, милая. Можно сказать, еду попрощаться.
На Большом Магазине 90 висели все те же объявления: «ОПЛАТА ТОЛЬКО НАЛИЧНЫМИ», «НЕ ЗАПЛАТИВШИМ ГРОЗИТ СРОК» и «ХРАНИ БОГ АМЕРИКУ». Худощавая продавщица тоже мало изменилась — шипа в губе больше не было, но кольцо из носа никуда не делось. Кроме того, она перекрасилась в блондинку. Вероятно потому, что блондинки позитивнее.
— Снова вы, — сказала она. — Только машина другая. У вас же Субурбан был?
Дрю глянул сквозь витрину на купленный совсем недавно Шевроле Эквинокс. Машина с пробегом всего в 7000 миль одиноко стояла у единственной колонки, покрытой ржавчиной.
— Субурбан сильно изменился после той поездки. Как, собственно, и я.
— Надолго туда?
— Не в этот раз. Соболезную по поводу Роя.
— К врачу надо было ехать. Уроком для вас будет. Еще что-нибудь нужно?
Дрю взял хлеб, мясо на обед и пиво.
Участок был идеально очищен от всего, что попадало на него во время шторма, а навеса здесь как будто никогда и не было. Джеки положил дерн, и во дворе уже зеленела трава, а кое-где запестрели цветы. Крыльцо обзавелось новыми ступенями и даже парой новых кресел; пускай дешевых, купленных в Волмарте, но картина явно преобразилась.
Внутри домика тоже был полный порядок. Окошко дровяной печи было отчищено от сажи, а сама печь сияла. Как сияли и окна, стол и дощатый пол, который надраили до такой степени, будто там разлили масло. Холодильник отсоединили от сети и оставили с открытой дверцей. Внутри него лежала лишь пачка столовой соды. Очевидно, вдова старины Билла потрудилась на славу.
И только на столе рядом с мойкой были следы его прошлогоднего пребывания: колманская лампа, банка горючего, упаковка леденцов от кашля, недопитые лекарства от простуды и часы.
Из камина начисто выгребли всю золу. Судя по аккуратно сложенным рядом дубовым дровам, Джеки успел и трубу прочистить. Дело хорошее, но камин в такой жаркий август явно не понадобится. Он подошел к камину, опустился на колени, сунул в него голову и посмотрел в черноту трубы.
— Ты там? — сказал он и, на автомате, продолжил. — Давай, спускайся. Поговорить с тобой надо.
Разумеется, никто ему не ответил. Пора уже понять, что крысы никакой не было. Но не получалось. Заноза никак не выходила. Крыса этой самой занозой сидела у него в голове. Но ведь это не правда! Или правда?
По бокам от камина, как и прежде, были две полки, одна — под розжиг, другая — под коробку с игрушками, которые оставили их дети и дети тех, кому Люси сдавала домик последние несколько лет. Он перевернул коробку, высыпав ее содержимое. Сначала игрушечную крысу он не нашел, и оттого ему стало не по себе. Что-то необъяснимое, но совершенно ощутимое, вызвало у него легкий приступ паники. Лишь потом он увидел под камином кончик жилистого хвоста. Он потянул этот хвост и достал игрушку — какая же она была уродливая!
— Спрятаться думала, а? — спросил он. — Не получилось, мадам.
Он бросил ее в мойку.
— Есть что сказать? Объяснения какие-нибудь будут? Или извинения? Нет? Как насчет прощальных слов? Ты вроде любительница поболтать.
Плюшевая крыса ничего ему не ответила. Дрю намочил ее горючим для лампы и поджег. Когда от нее ничего кроме дыма и мерзкого запаха не осталось, он открыл кран и залил все водой. Под мойкой Дрю нашел несколько бумажных пакетов, в один из которых он сложил кухонной лопаткой то, что по-прежнему лежало в раковине. Пакет он отнес к ручью и выбросил содержимое в воду. После чего он сел на берег ручья и стал любоваться днем, безветренным, жарким и замечательным.
Когда солнце стало садиться, он вернулся в дом и сделал себе пару сэндвичей с ветчиной. Они получились суховатыми — надо было взять в магазине горчицу или майонез. Зато было пиво, которым он их и запил. Сидя в одном из старых кресел за книгой Эда МакБейна «87-ой полицейский участок», он в итоге приговорил три банки.
Четвертую Дрю решил не открывать. Она бы точно гарантировала ему похмелье, а план был встать утром пораньше и сразу ехать домой. Тут его больше ничего не держало. Книги он все равно больше писать не собирался. Нужно было довести до ума ту единственную, которая ждала его дома. То самое творение, которое стоило ему жизней его друга и жены его друга.
— Да не верю я в это, — сказал он, поднимаясь на второй этаж.
В лестничный проем, уже поднявшись, он посмотрел вниз на главную комнату, ту, где он начал писать свою книгу, и ту, в которой, как ему в какой-то момент показалось, он умрет.