Во время осмотра комнаты ротмистр на столе лист серой бумаги, на котором неровными печатными буквами было написано: "Багароца вилел жывотину волю пустить воля ея ".
- Ну, что скажешь, Иван Петрович, - спросил Луговской Назарова, когда они остались в докторском кабинете одни, - теперь твоя душа спокойна? Нашёлся подлец, который крысу на волю выпустил. Прости меня, Господи, нельзя же о покойниках так. А мне, честно тебе скажу, Иван Петрович, легче стало. Я, ведь, тоже всё думал, кто такую подлость сотворил, а оно вон как оказывается... Э х, Анисим, Анисим... Надо же до такого додуматься...
- А окно он зачем открыл, перед тем как руки на себя наложить? - тихо сказал ротмистр и подошёл к окну. - Мороз же на улице. Не понимаю. Зачем?
- Не в себе Анисим был, вот и открыл, - Луговской подошёл к Назарову. - Всё сходится, Иван Петрович. Привиделось Ганину, будто кто-то велел ему клетку открыть, а потом одумался, испугался и всё.
- Это вы, Игнат Григорьевич, опять себя успокаиваете, - жандарм внимательно посмотрел на доктора. - Разве у Ганина раньше видения подобные бывали?
- Не знаю. Вот только сон его о Богородице...
- А я знаю, - ротмистр потёр пальцами шею. - Не рассказывал он больше ни о каких видениях, а иначе б он у меня давно отсюда пробкой вылетел.
- А где б вы другого такого нашли? - усмехнулся доктор. - Или думаете, у нас сюда люди в очередь стоят?
- Ладно, - отмахнулся Назаров, - не об этом сейчас... Давайте лучше поразмыслим. Предположим, что было этому дурню видение. Снова Богородица явилась и велела клетку открыть. Он выполнил приказание и открыл. Она довольна, он доволен, так зачем ему на себя руки накладывать?
- Если так рассуждать, - развёл руками Луговской, - то, вроде бы, незачем. Но с другой стороны...
- И с другой стороны посмотрим, - перебил доктора жандарм. - Набожным человеком был Ганин. Царство ему небесное. Такие даже подумать о том, чтоб руки на себя наложить боятся. Это же грех великий.
- Грех, - кивнул Луговской. - С этим согласен... А записка?
- Записка? - почесал голову Назаров. - Здесь всё просто - кто-то специально нам Ганина подсовывает, чтоб мы успокоились... Чтоб следователей мы не вызывали. Что-то у злодея получилось не так, вот он и пошёл на попятную, а чтоб время выиграть другого вместо себя подсунуть пытается. И ещё скажу вам, Игнат Григорьевич, много странного в этом деле. К примеру, как мог так ловко пьяный Федотов убить крысу? Она - тварь вёрткая... И открытое окно мне всё не даёт покоя.
Они некоторое время на тьму за окном и молчали.
- Слушай, Игнат Григорьевич, - первым заговорил ротмистр, - я, когда давеча зашёл, одеколонный дух у вас в кабинете учуял.
- Какой ещё одеколон? - нахмурился доктор. - Зачем?
- Вот и я подумал "зачем?", - вздохнул Назаров. - Ладно, это всё думы. Надо Санина ещё раз допросить. Пойду схожу за ним...
Санин, сразу видно, что бывший солдат, стоял перед жандармом и доктором навытяжку.
- Как обычно всё, - часто моргая слегка затуманенными глазами, докладывал отставной солдат. - Зверьё кормили парами: я с Ганиным, Кузя с Филипком. Когда вышли в нейтральное отделение и стали там лизольными тряпками чиститься, фельдшер крикнул, что клетка открыта. Он выбежал, запер дверь. Велел он Ерошкину ту дверь сторожить, а сам поспешил к начальству, стало быть, вам доложить. Мы же пошли чайку попить.
- С кем пошли? - переспросил Назаров.
- Я, стало быть, Кузя и Анисим, царство ему небесное. Вот. Подогрели мы самовар, выпили по чашке, а тут колокола благовест ударили. Анисим, царство ему небесное, сразу же побежал у Богородицы прощение просить. Только ушёл, а тут Филипп приходит и говорит, что у него штоф "казёнки" припрятан, надо, мол, выпить в честь праздника. А я ему: что ж ты пост оставил - подлец! Нельзя так! А он говорит: чего там охранять, ежели дверь на замке. Я ж ему прямо ответил: если начальство велело, то охранять надо - чего бы там не было и пошёл на его место. Филька же за руку меня схватил, дескать, не порть компанию. Я вырвался и ушёл. Всё.
- Всё, - повторил ротмистр и задумался.
Санин всё стоял навытяжку, стараясь часто не моргать, Луговской то идело теребил ухо, а жандарм не сводил глаз с окна. Тишина всё окутала своей плотной паутиной не только кабинет доктора Луговского, но и всю округу.
- А когда крысу вы стали искать? - опять первым прервал тишину Назаров.
- Трезвон кончился, так чуть погодя и стали с божьей помощью, - быстро доложил Санин. - Я в третий раз перекреститься не успел, а они и подошли. Меня при входе поставили, а сами пошли искать.
Иди, - приказал ротмистр Санину, а как только за ним дверь закрылась, сразу же обернулся к Луговскому. - А сколько времени у нас колокольный звон длится, Игнат Григорьевич?
- Ну, - пожал плечами Луговской, - праздник великий, сорок ударов благовест, потом трезвон. Минут десять...
Вот! - топнул ногой Назаров. - Десять минут! За это время и Кузя с Филей полштофа испить могли и Ганина в петлю сунуть...
- Вы всё думаете, что это Федотов с Ерошкиным Ганина убили? - удивлённо посмотрел на жандарма доктор.
- Нет! - мотнул головой Назаров. - Поплавский!
- Как Поплавский?
- Я хорошо помню, что ушёл он от нас с первым ударом благовеста, а искать сбежавшую крысу они начали, когда звонить перестали. Что делал фельдшер эти десять минут?
- Что угодно! - развёл руками доктор. - Покурил... С санитарами посидел...
- Покурил, посидел, - усмехнулся жандарм. - Вы что, Игнат Григорьевич, покурил и посидел, когда неизвестно где крыса больная бегает. Нет! Он взял этот, как его - хлолалом ...