Однажды на поляне, облюбованной им поваляться, Костас обнаружил гадюку. Змея грелась на гнилине в вечернем солнце. Тварь благоразумно попробовала уползти, чего не скажешь о его благоразумии. Он не позволил ей скрыться. Побеспокоил, растревожил, раздразнил, устроив опасную игру. Подсовывал руку. Змея кидалась, широко раскрывая пасть и выставляя ядовитые зубы. Его реакция превосходила стремительность бросков. Желая еще больше раззадорить, тихонько стукал гадюку по плоской голове. Змея шипела, приподнималась, вилась кольцами и атаковала с удвоенной силой. Ни шанса на успех. Забава ему нравилась. Разгоряченная адреналином кровь бухала, надрывая вены. Припав к земле, как это делают хищники, он, то совался вперед под её бросок, то уклонялся вправо-влево, то подавался назад. Разум змеи кипел безумием. Был ли его разум в ином состоянии? В еще худшем. Наверное. В какой-то момент Костас ощутил холодное дуновение в лицо… Хаййе… На мгновение увидел мир глазами своей жертвы, наполнился её яростью как своею, осознал бесполезность последнего броска. Именно последнего… Удар кулака сбил змею и вмял её голову в землю. Не отпускал руки, ожидая окончания агонии. Скрученные кольца распались и только кончик хвоста едва заметно дрожал, не в силах расстаться с последней искрой жизни.
Он долго сидел, разглядывая неподвижное тело с блеклым серым рисунком. Необычное чувство не свойственное человеку, а тем более хищнику тревожило его. Ему не стоило так поступать. Смерть змеи напрасна, как напрасна всякая необязательная смерть. Энергия в его венах угасла, ушло опьянение силы, мысли замерли. Навалилась опустошенность, сродни вселенской, и в этой вселенной мелкой пылинкой плавала его сущность.
Костас добрел до реки. Нет, жажда не мучила его. А что его мучило? Он показался себе грязным. Только ли?
В черном зеркале потока, он увидел свое отражение, ярко светящиеся глаза, похожие на глаза гиен, из той памятной ему ночи. Ударил, разбрызгав видение. Вода утекла и то, что исчезло, явилось вновь. Темный абрис лица со светящимися глазами.
Он просидел на берегу до рассвета. Утренний дождь вошел в лес шорохом и шлепаньем. Теплые капли выбивали круги на речной воде, барабанили по листья, ласково стекали по коже. Крохотные ручейки словно нежными пальцами пробежали по плечам, по спине, прошлись по бокам, сошлись на животе, прокрались к лобку, к паху… Исподволь пришло желание женщины. Сперва вкрадчивое, тихое, потом лавинообразное, неотвязно одуряющее. Тело откликнулась на желание возбуждением и эрекцией. Попытку мастурбировать организм не принял. Требовался тактильный, визуальный, вербальный контакт.
Костас бухнулся в холодную реку. Долго барахтался и плескался. К удивлению (только теперь!) обнаружил − на голове растет шевелюра, пах и подмышки покрылись порослью, на пальцах рук и ног отросли ногти. Он настороженно вгляделся в новое-старое отражение. Трудно признал себя в самом. Отвык. Задержав дыхание, нырнул под воду. Терпел долго. Показалось, он сможет обойтись и без воздуха. Столько сколько необходимо. Даже целую вечность. Вынырнул. Желание женщины никуда не делось, затаилось, отступило на край сознания.
Он тщательно выстирал одежду. Сырой надел на голое тело. Скоро собрал пожитки и ушел от реки, предоставив дождю замывать пролитую им кровь, поднимать вытоптанную его ногами траву, зализывать оставшиеся после него следы. Предмет, завернутый в или-тон, остался надгробием над телом раздавленной змеи.
Ночь неотступно подглядывала за ним мириадами звезд и провожала шорохами. Клочья тумана, что вешки указывали путь. Сюда…сюда…сюда… И тут же пропадали, прячась у комлей деревьев и под листьями папоротников. Обратно? Неееет!