Делис повела его в соседнюю комнату, и показал на кровать.
− Здесь? — не поверил Курт. Уж больно хороши условия для наемного.
Кровать просторная. Подушки в наволочках, одеяло в пододеяльнике, простынь. Курт даже повеселел.
Опасливо поглядывая через плечо, Делис расстелила постель.
«Вот еще», − неодобрительно отнесся он к ее взглядам. Хотя признаться нет-нет поглядывал на её задницу. На то и баба на нее поглядывать.
Курт принялся раздеваться и спохватился. Куда положить одежду? На комод? Грязна больно, а там чистая салфетка. На салфетке трехцветная пирамидка. Олицетворение сущностей Создателя. Он в нерешительности замялся. Обычные ощущения пребывания в чужом доме. Сам не знаешь куда приткнуться, а тут еще шмотки замызганные, коим самое место у порога. В конце концов, он принес из зала табурет и положил одежду на него. Меч пристроил поближе, чтобы легко достать. Поворошив постель, со смешком юркнул под одеяло. Чистая простынь и наволочка приятно холодны. Он потянулся. Тупая боль ныла в раненой ноге. Но и она не испортила настроения Курту.
Он разлегся на спине, натянув одеяло под самый подбородок. Слушал, как скребется в стену дома ветка, как тявкает беспокойный щенок, как возится по хозяйству неугомонная Делис. Курт припомнил, мать тоже всегда ложилась последней. Женским рукам в хозяйстве с утра до полуночи найдется работа. Завтра он тоже найдет, чем себя занять. Веревки перетянуть, а то холстины за земли свисают. Дверь скрипит, смазать надо. Половица в закутке проседает, подгнила. Да мало ли что?
Слышно как по двору носится спущенный с привязи пес. Здоров, конина! Мотанулся к воротам и обратно, круг заложил по двору.
«Не угомонится, пока не выбегается», − думал Курт. Дома тоже пес был. Шибздя звали. Увалень увальнем. Зимой санки таскал, а в санках трое, он да брат с сестренкой.
Поплотнее захлопнув двери, Делис закрючила их. Тихонько прошлась, забрала из комнаты свечу. Звякнула ручка ковшика о таз. Курт услышал, как плещется вода, хлюпает мыло под рукой.
«Если колодец далеко надо будет бочку раздобыть. Так воды не напасешься», − загадал он в приятной полудреме.
Он уже почти спал, когда почувствовал движения рядом. Делис прилегла на самый край. Боясь шелохнуться, Курт настороженно замер. Приятно ощущалась тепло женского тела. Во рту сразу стало сладко. Сон как смахнуло!
Курт старался дышать ровно. Не выдать, что не спит.
«А вдруг специально пришла? Завтра пожалуется, и вытурят меня, не спросят, прав или виноват», — пробилась предостерегающая мысль. — «Это Лусс ей сказал!» — пришла в голову догадка….
Все предостережение и мысли заглушил стук крови в венах.
Отстраняясь, он лег на бок и понял, повернулся не к стене, а к ней.
Делис тихонько пододвинулась от края. Теперь его ляжки грелись о её выпирающий, обтянутый ночной рубахой зад. Курт отодвинулся еще. Как не старался гнать срамные мысли из головы, ничего не получалось.
«Спи же ты», − просил он себе. Хотя скорее умолял, чем просил. Больно жалок голосок просить. — «Она почувствует! Почувствует!» — угасали в мозгу последние, отчаянные и тщетные предостережения.
Его рука сама (сама! сама! сама!) легла на бок Делис. Чуть задержалась, соскользнула на живот.
«Фундоши нет!» − открытие подбавила огня в кровь.
Курт убрал руку вверх, к груди. Ощутил сосок. Он обреченно выдохнул и сдался. Рука пошла вниз. Задержалась на лобке, чувствуя жесткие волосы. Курт притиснулся поближе. Сбиваясь дыханием, потянулся поцеловать. Делис развернулась, привалившись на него. Он потянул подол кверху, сунул вспотевшую ладонь в промежность, в её нежные чувствительные складки. Потом заспешил, развязывая вязки своих феморале. Полез сверху. Не сдержал перевозбуждения.
− Прости, прости, − шептал он, стыдясь торопливой слабости. — У меня давно никого не было…
Делис погладила его по лицу вспотевшей ладошкой. Конечно, она простила. Женщины великодушней к мужчинам, чем они сами к себе.
В этот вечер или вернее ночь не только Курт Дайкен, бывший егерь, которого почему-то сторонятся собаки, испытал горькое разочарование. Испытал его и Лусс. Находясь в комнате обставленной гораздо лучше, чем спальня в доме Делис, он внимательно рассматривал рыдавшую девочку. Девочка тоща и некрасива. Туника из свейдского батиста не смогла задрапировать недостатков худышки. Её, конечно, отмыли, причесали, подчернили брови и подвели глаза, натерли благовониями в необходимых местах и все напрасно. Выпирающие во все стороны мослы и кости безнадежно портили впечатление.
Лусс попробовал ей улыбнуться, но не сумел и просто спросил девочку.