— Даже если полковник не прав? — улыбнулся Жильцов.
— Вот когда сам станешь полковником, — шутливо проворчал начальник отряда, — небось тоже будешь думать, что ты всегда прав.
Конечно, это паршивое заявление Курлихина было неприятным. Неприятным было и то, что хочешь не хочешь, а придется писать объяснительную записку, будто оправдываться. Но вот слова Курлихина о том, что «Светличная известна своей грубостью и аморальным поведением», как-то прошли мимо Жильцова, ничуть не задев его. Он вспомнил эти слова уже потом, выйдя от Флеровского, и вспомнил равнодушно: письмо Курлихина было лживо, значит, и это тоже ложь.
— Зачем тебя вызывали? — спросил Женька.
— Вручить приглашение в гости, — сказал Жильцов.
— Я серьезно, — надул губы Женька.
— А я тоже серьезно. Идем сегодня на юбилей к Хюппенену. Это секретарь партийной организации совхоза.
— Хоть настоящей рыбки поедим, — сказал Кокорев. — А чего это он нас?
— Как спасителей рыбаков и... — Женька осекся, — и лесных фей.
Жильцов пошел искать утюг. Когда он вернулся, Женька и Кокорев лежали на своих кроватях.
— Вы что? — спросил Жильцов. — Машина будет через пятьдесят минут.
— Мы не пойдем, командир, а? — просительно сказал Кокорев. — Я, например, никого не спасал, мне просто неловко.
— А у меня что-то живот разболелся, — сказал Женька. — Ей-богу. Сегодня на обед какая-то подозрительная селедка была, моя ровесница.
— Как хотите, — сказал Жильцов, оглядев обоих. Конечно, сговорились, пока он ходил за утюгом. Ну, Кокорева-то понять можно: не очень-то весело сидеть и слюнки глотать, когда все кругом будут пить водку и вино. А вот почему забастовал Женька? Про селедку и живот, разумеется, чистое вранье. Ладно, не хотят — не надо.
Через пятьдесят минут он уже ждал полковника Флеровского возле его машины и думал, что являться с пустыми руками все-таки неудобно. Магазины еще открыты, обязательно нужно купить что-нибудь.
Он купил деревянный резной бочонок — полковник одобрительно кивнул. Такие он видел как-то на юге, когда вместе с Тойво ездил по Молдавии.
— С кем? — переспросил Жильцов.
— С Тойво. Ну, с ним, с Хюппененом. Мы же тридцать с лишним лет вместе, с партизанского отряда. Я-то тогда еще лейтенантом был — меня забросили в отряд, там и познакомились. Лихой был разведчик!
Жильцов так и не понял, сказал ли это Флеровский о себе или о Хюппенене. Скорее, все-таки о Хюппенене.
— Ну вот вы и пришли, — сказала, протягивая руку, Людмила. Жильцов смотрел на нее не отрываясь, и опять Светличная казалась ему совсем другой.
— Знаете, — сказал он, — у меня такое ощущение, будто я вижу вас впервые.
— Вы просто начали забывать меня, — тихо сказала она. — А вот себя заставляете вспоминать все время. Эти дни вам приходилось много летать? Я даже видела, как вы летали. Услышала гул и выскочила на улицу...
— Да, — кивнул Жильцов. — Последние дни пришлось полетать...
Гости уже собрались, их торопили: «К столу, к столу!» — и за столом они оказались рядом. Хозяйничал Хюппенен, его жена и Екатерина Павловна задерживались на кухне.
— Вам что налить? — спросил Хюппенен Жильцова, заметив его пустую рюмку.
— Если можно — ничего, — сказал Жильцов. — Мне нельзя. Не обижайтесь, если я выпью за вас лимонад или сок.
— Ты к нему не приставай со своей бутылкой, — сказал с другого конца стола Флеровский. Он уже стоял с рюмкой в руке — грузный, мощный, и от одной его фигуры в этой комнате было теснее. — И сам садись, я про тебя доклад делать буду.
Жильцов незаметно оглядел гостей. Трое в морской форме, должно быть, капитаны тральщиков. Один — пожилой, сухонький, к которому все обращались почтительно: Виктор Кондратьевич. Еще несколько мужчин и женщин — не разберешь, кто они по профессии.
Жильцов нагнулся к Светличной и шепнул:
— Если бы вы меня не знали и я пришел в штатском, вы смогли бы определить, кто я?
— Наверно, нет, — так же тихо ответила Людмила, — Ну, учитель или инженер...
— А это кто? — он показал глазами на пожилого.
— Директор совхоза. А это — мастера, рабочие с нашего рыбзавода.
Флеровский метнул в них нетерпеливый взгляд, и они виновато замолчали, как двое школяров, нарушивших тишину на уроке.
— Ну что ж, Тойво, — сказал Флеровский. — Вот и выставила тебе жизнь две пятерки за все, что у тебя было. В такой день не грех и обернуться, поглядеть — все ли ты сделал как надо, и подумать — не пора ли на печку, бока греть?
Хюппенен коротко хмыкнул.
— Знаю, что на печку ты не собираешься, — продолжал Флеровский. — А вот за все, что ты в жизни сделал, поклон тебе низкий. Воевал дай бог как. Потом рыбачил. Наверно, никто не знает, как он рыбачил? Это уже в Германии было, летом сорок пятого... Маршал Жуков приказал создать несколько рыбачьих бригад — надо было немецкое население кормить. И вот, понимаете, пошли наши солдаты в море... Минные тральщики под рыболовные суда переделали и пошли...