— Большое село? — спросил я старшину.
— Большое. Тысяча тридцать человек — старых, малых и средних. Школа-восьмилетка, клуб. И колхоз крепкий. Председатель там хозяйственный мужик, сам увидишь. Однорукий. Руку под Москвой потерял в сорок первом.
— Да, конечно, увижу. И председателя, и село, и колхозников.
Мне очень хотелось спросить Шустова, что представляет собой мой заместитель, младший лейтенант, но тут же я одернул себя. Опять спешка! Или на готовое мнение потянуло? А вдруг старшина относится к нему предвзято? Было же с ним такое, когда один курсант... Ладно, подождем, сказал я себе. Сами с усами. Разберемся в младшем лейтенанте: он должен был появиться с минуты на минуту и появился наконец.
Ему было года двадцать три — двадцать четыре, а выглядел он совсем мальчишкой. Даже бессонная ночь никак не отразилась на нем, он только извинился, что не успел побриться. Хотя чего ему там брить? Скорее всего, сказано это для пущей важности.
Он старался держаться солидно, у него был негромкий басок, впрочем, тоже очень мальчишеский, и румянец во всю щеку, сводящий на нет всю его солидность. Пусть! Это он только сейчас так держится, ради первого знакомства.
— Вы что окончили, Кирилл Петрович? — спросил я, внутренне улыбнувшись: больно уж забавно было именовать этого мальчишку по отчеству.
— Машиностроительный техникум.
— Женаты?
— Конечно.
Я снова улыбнулся про себя этому «конечно», оно ведь тоже сказано для солидности.
— Вот, — добавил младший лейтенант, — немного потеплеет, и тогда перевезу жену с малышом сюда.
— А теперь расскажите, пожалуйста, о людях.
Он недоуменно поглядел на меня.
— Как? Обо всех?
— Да, обо всех, и как можно подробнее.
Младший лейтенант вспыхнул, видно было — старается собраться, но это плохо удается ему. Я не поторапливал его, пусть подумает, времени у нас вагон. Обойти участок еще успею.
— Видите ли, товарищ капитан, — сказал он, — я смогу сообщить вам только самые общие впечатления. Дело в том, что я здесь недавно, и у нас была такая обстановка, что... понимаете, столько забот... Короче говоря... — Он поглядел на меня с отчаянной решимостью пловца, которому необходимо броситься вниз головой с вышки в глубокую воду. — Короче говоря, боюсь, что я плохо знаю людей. Могу сказать одно: все они разные.
— Ну, — сказал я, — все люди разные, Кирилл Петрович! Наши близнецы Егоровы и то, наверно, в чем-то разные. Хорошо, я спрошу конкретно. Что представляет собой Аверин?
Я еще не видел его. Надо полагать, Аверин сейчас или спит, или в наряде. Я просто запомнил эту фамилию, названную полковником.
Младший лейтенант поморщился:
— Болтун. Да вам, наверно, старшина доложил уже?
— Нет, ничего не докладывал.
Он недоверчиво поглядел на меня — откуда, в таком случае, я знаю об Аверине? Пришлось объяснить, что об Аверине мне сказал начальник отряда. Видимо, он все-таки не поверил мне. Как бы не так! Станет начальник отряда помнить какого-то там Аверина!
— Недисциплинирован, — уже каким-то другим, тусклым голосом начал младший лейтенант. — Взысканий у него — на три заставы хватит. У меня лежат два его рапорта — просится в город, в гарнизон. И вообще...
Он махнул рукой. Шустов, который во время нашего разговора с младшим лейтенантом стоял у печки и грел руки, вставил:
— Между прочим, он перворазрядник по легкой атлетике.
— Бросьте вы, старшина! — с неожиданной злостью сказал младший лейтенант. — Вам это кажется невесть каким подвигом, что ли? Мы говорим о человеке, а не о перворазряднике. И вообще...
Эта мгновенная вспышка сразу объяснила мне многое. Стало быть, не очень-то они ладят — старшина и младший лейтенант Чернецкий. Конечно, Шустова оскорбляет такая манера разговора. Все повторяется. Чернецкий годится ему в сыновья. Кроме того, служит на границе всего ничего. Я должен был сказать ему это. Я старался говорить мягче, но у меня мягко не получалось.
— Мне не нравится ваш тон, товарищ младший лейтенант. Старшина служит на границе двадцать пять лет — больше, чем вы живете на свете, и умеет разбираться в людях.
У Чернецкого запрыгали губы. Я знал, что он обидится на меня, но я не мог поступить иначе. Пусть обижается сколько ему угодно. Он не должен повторять мои ошибки.
— Поехали дальше. Гусев?
Чернецкий упрямо смотрел в окно.
— Может быть, — сказал он, — вам, товарищ капитан, более полно ответит старшина. По-моему, Гусев просто... просто тупица.
— Кирилл Петрович, — тихо сказал я младшему лейтенанту, — знаете, я просто боюсь спрашивать вас о ком-нибудь еще. Боюсь, что тогда, если поверить вам, застава окажется укомплектованной тупицами, болтунами, а то — не приведи бог! — еще и кретинами. Как же так? Неужели в этих людях нет ничего доброго! Ни единого просвета?