С ней самой было именно так.
Дернов никак не мог сделать книжные полки — то некогда, то досок нет (те, что были, ушли на хозяйственные нужды), то просто забывал и обещал обязательно сколотить, а потом все повторялось.
Однажды Татьяне позвонил дежурный.
— Татьяна Ивановна, фильм привезли — «Тринадцать», приходите.
В Ленинской комнате уже был развешен экран и рядами выстроены стулья, но сидело только двое. Третий возился у аппарата, заправляя пленку. Это было неожиданностью. Обычно на фильм здесь собирались все свободные от службы. Татьяна села рядом с ефрейтором Линевым и спросила:
— А где же все остальные?
— Спят все остальные, — усмехнулся ефрейтор.
— С чего бы это?
— Осеннее настроение.
— Я серьезно спрашиваю.
— Да так... — замялся Линев. — Подустали малость. И фильм к тому же старый, почти все видели. Я уже третий раз его смотрю.
Татьяна не унималась. Ей всегда надо было выяснить все до конца. Почему устали? Раньше ведь не уставали? Или это всегда так — «осеннее настроение»? Линев старательно избегал ее взгляда и отвечал односложно. Раньше не уставали, а теперь устают. Она догадалась сама: Дернов! Это он так выматывает солдат. Она видела, какие он устраивает кроссы. Сам возвращается домой мокрый от пота. Даже третьего дня, когда ливень был — стена воды! — он вывел солдат на этот кросс.
— Может быть, не будем смотреть фильм? — спросила Татьяна. — Я его тоже два раза видела.
— Так ведь все равно нечего делать, — сказал маленький рыжий солдат — Леня Ершов. Здесь, на заставе, его дружно звали Огонек, и прозвище было ласковым. Это он однажды не выдержал ночной тревоги, и это его автомат, а потом и его самого тащил Дернов.
— А книги? — спросила Татьяна.
Здесь были полки, но не было книг. Она думала, что все на руках. Линев ответил:
— Книг у нас маловато. Те, что есть, тоже по три раза прокатали. Я вот скоро «Кавказскую пленницу» наизусть шпарить смогу.
Татьяна не раздумывала. Потом она сама не могла объяснить, почему таким мгновенным оказалось ее решение. Она поднялась — Линев и Огонек поднялись за ней.
— Идемте, — сказала она.
Ее книги так и лежали в сенях, упакованные в картонные коробки — восемь коробок, таких тяжеленных, что даже Дернов измучился, таская их, когда пришел багаж. Сейчас Татьяна, кивнув на эти коробки, сказала:
— Несите.
— Куда?
— На заставу, куда же еще.
Огонек и Линев мялись, поглядывая друг на друга. Пришлось спросить:
— Тяжело, думаете? Я помогу.
— Нет, — ответил Огонек. — Что товарищ лейтенант скажет...
— Это мои книги, а не товарища лейтенанта.
Когда солдаты понесли последнюю коробку, она пошла за ними. Она торопилась. Ей хотелось как можно скорее расставить эти книги, снова увидеть их вместе — но уже не свои, уже принадлежащие не только ей, а всем, — и она почему-то торопилась с этим расставанием.
— Ого! — сказал Огонек. — Полное собрание Чехова! И Горький! У нас дома такой же.
— Ты любишь книги?
— А кто ж их не любит?
— Вот и будешь председателем библиотечного совета.
— Я? Ну что ж, буду. Главное, чтоб был председатель, а совет как-нибудь сделаем.
Он шутил, но все-таки Татьяна заметила, как он брал книги, проводил рукой по обложке, чуть отставляя каждую, будто любуясь ею, и только после этого ставил на полку. Линев же хватал книги лихорадочно, с каким-то изумлением.
— Флобер, — называл он фамилию автора. — А я ничего не читал. Он кто был?
— Французский писатель.
— А этот — Драйзер?
— Американец. Обязательно прочитай.
— Чтоб все это прочитать, на сверхсрочную надо оставаться, — засмеялся Огонек. Он держал в руках томик стихов Прокофьева. Открыл, посмотрел на портрет, а потом, перевернув несколько страниц, начал читать наугад и вдруг отошел к окну — в комнате было уже темновато.
— Потом прочитаешь, — сказала Татьяна. — Давай иди сюда, расставить надо по местам.
— Я сейчас, — отозвался Огонек, не трогаясь с места.
Татьяна подошла к нему. Она почувствовала, что с этим маленьким солдатом что-то происходит. Встала рядом й поглядела на раскрытую страницу.
Она читала сама, уже не поторапливая солдата, потому что поняла: вот сейчас, в эти минуты, для Огонька наступила пора какого-то своего, личного и счастливого открытия и не надо ему мешать.
— Я возьму эту... — сказал Огонек, закрывая книжку.