— Извини. Давай уж сама как-нибудь.
— Ты куда? — спросил Иван Павловия. — Нам потолковать надо. Простая у тебя все-таки жизнь или не простая?
— Не простая, папа, — сказала Татьяна. — Опять, наверно, сработка.
Одинцов не понял, что такое «сработка», но, когда Дернов ушел, сказал, будто оправдывая зятя:
— Ну, если сработка, тогда конечно... Ты держись за него, Татьяна. Он молодой, да ранний. Ты не знаешь, чем он меня взял? А я скажу. О солдатах заговорил — пожалел и тут же застеснялся. Строгость на себя начал напускать. Такой солдата будет беречь, будет! Вот за это и любят таких.
— Я его тоже люблю, папа.
— А ты не спи, когда его дома нет, — прикрикнул отец. — Муж пришел — его накормить надо. Он не с гулянки идет, а ты спишь.
— Хорошо, я буду ждать его.
— Вот так, — сказал отец и уронил голову на руки.
...Утром он снова говорил Дернову «вы» и прятал глаза, стесняясь, что был пьян и, возможно, наболтал лишнего. Пошел с Татьяной за грибами и уже в лесу спросил — не было ли вчера чего- нибудь такого.
— Ну что ты! — засмеялась Татьяна. — Все было хорошо. Только ругал за нерадивость меня и вовсю нахваливал Дернова. Обыкновенная мужская солидарность.
— Нет, — качнул головой отец. — Я тебе это напоследок хотел сказать, да лучше сейчас, если уж к слову... Мне он нравится. А почему — сам еще толком не знаю. Ей-богу, нравится.
Он шел и улыбался, и Татьяна тоже улыбалась — вот и все, и конец ее ожиданиям, как сойдутся отец и муж — нет, теперь все, теперь у них пойдет, — и она была благодарна отцу за то, что он сказал это прямо, словно сам удивляясь тому, как быстро смог переступить через свою неприязнь.
6. Сын Наташка
Еще с вечера начало теплеть, утром же, казалось, и вовсе вернулось лето. Снег осел и сразу стал серым. На открытых местах, как красноголовые чертенята из коробочки, выскочили подосиновики. Это было чудо, которого Галя никогда не видела. Она собирала грибы лихорадочно, будто они могли исчезнуть, пропасть — не грибы, а видение среди уже наступающей зимы, рядом со снегом.
Опять они были вдвоем — Татьяна и Галя. Кину пришлось извиняться: застава готовится к осенней инспекторской, времени мало... Галя ответила: «Ничего, Сережа. Вот Татьяна Ивановна говорит, мы должны учиться у кошек. Они умеют ждать». И хотя у Татьяны тоже было не очень-то много времени — надо готовиться к отъезду в Ленинград, — она бросила все свои дела. Не скучать же гостье одной.
Все, привычное ей, Гале было внове. Она замерла, увидев летящих лебедей. Огромные белые птицы проплывали в голубом небе, взмахивая махровыми крылами-полотенцами. Клики из поднебесья были печальными, и Татьяна сказала:
— Когда они прилетают, то кричат иначе. Радуются, что проделали такой путь. А сейчас — слышите? — будто прощаются...
— Да, — тоскливо сказала Галя. Она все глядела вслед вытянувшейся клином стае.
Потом навстречу им выскочил заяц и от неожиданности присел на задние лапы. Теперь Галя улыбалась: все, что она видела сейчас — эти сумасшедшие грибы, этих прощающихся лебедей, этого неосторожного зайца, — все поражало ее, горожанку.
— Я тоже сначала ходила как помешанная, — говорила Татьяна. — Сколько раз лоси приходили на заставу! Утром выглянешь в окошко, а он стоит и на тебя смотрит...
— Вернусь, буду рассказывать, а мне не поверят, — сказала Галя. — Это как в сказке, где звери не боятся людей. А вы можете мне честно ответить на один вопрос, Таня?
— На любой, — сказала Татьяна.
— У вас не было... ну, скажем, страха, отчаяния, ощущения безысходности? Ведь жить здесь... А если болезнь?
Надо было говорить правду. Татьяна сказала:
— Знаете, девять лет назад, когда я сюда приехала, все было иначе. Зимой один солдат подхватил воспаление легких. Мы с Дерновым уложили его у нас. Пурга, ветер, холод... Вертолет не мог пробиться три дня... Мы с женой старшины спали по очереди. Когда вертолет прилетел, кризис у парня уже прошел... А я дрожала как осиновый лист: что я понимаю в медицине? Инструкции от врача получали по телефону...
Она вспоминала об этом нехотя, как бы через силу. Да, было — извелась вся за те самые три дня. Страшно было очень, конечно. Температура у солдата подбиралась к сорока одному, бредил, никого не узнавал — жуть! А жена старшины — Аня — была беременна, подходило время родов, какая из нее помощница...
Но тут же Татьяна улыбнулась уже другому воспоминанию.
...Вечером неподалеку от заставы раздалась длинная автоматная очередь. Эхо, ударившись о сопки, вернулось и повторилось несколько раз, будто не находя выхода. Дежурный нажал кнопку тревоги; Дернов, дремавший на диване, вскочил как подброшенный, — ремень с кобурой и пистолетом он надевал уже на бегу.