Оказалось, солдат, возвращавшийся из наряда, чесанул из автомата по глухарю. Старший наряда, шедший впереди, не успел его остановить. Переполох на заставе, конечно, был большой; стрелявшего солдата тут же попросили в канцелярию, и он стоял перед Дерновым, теребя края куртки.
— Вы что же, Серегин, первый день на границе? — еле сдерживая ярость, спрашивал Дернов. — Не знаете, никогда не слышали, в каких случаях применяется оружие? Его вам что — для охоты выдали? Ну, чего вы молчите?
— Инстинкт сработал, товарищ лейтенант, — ответил Серегин.
Быть может, Дернов вовсе не ожидал, что солдат заговорит: виноватые обычно отмалчиваются. Этот ответ был таким неожиданным, что Дернов оторопело поглядел на солдата.
— Какой инстинкт?
— Так ведь я же сибиряк, товарищ лейтенант. У меня и отец, и дед охотники, весь род охотники...
— Дед, конечно, на тигров ходил? — все еще сдерживая злость, спросил Дернов.
— Про тигров не скажу.
— Знаете, Серегин, во мне тоже сейчас просыпается инстинкт, так что советую вам не оправдываться или хотя бы не врать. Вы из Иркутска, а на иркутских улицах, сколько мне известно, охота запрещена. Ваш отец — артист в иркутском театре, так ведь? Вот про деда ничего не знаю, извините уж...
Серегин молчал. Дернов грохнул кулаком по столу: его решение было — в наряд Серегина не посылать, пусть помогает повару, обо всей этой истории он напишет отцу Серегина, ну, а комсомольское собрание, разумеется, — само собой.
Серегина обсуждали долго и круто. Парень ходил сам не свой. К решению Дернова добавился строгий выговор с занесением в учетную карточку.
...Уже после того, как больного воспалением легких солдата увезли на вертолете, Аня сказала Татьяне:
— Дура я, конечно. Надо было к родным ехать, в деревню, и рожать себе спокойно. Да все Вальку боюсь оставить.
— Конечно, дура. Твой никуда не денется, а случись что...
— Ты примешь, — сказала Аня.
— Я?
— Ну, а чего такого? Наши бабки в поле рожали.
Татьяна накинулась на нее. Что за безответственность! Глупости какие! Вальку, здоровенного мужика, ей жалко, а себя не жалко, будущего ребенка не жалко? Когда должны быть роды?
— Вот-вот, — тихо и обреченно ответила Аня.
Татьяна позвонила на заставу, в канцелярию. Трубку взял капитан Салымов. Она даже обрадовалась, что не Дернов, а Салымов, и словно видела, как капитан засуетился и начал сыпать скороговоркой: да, конечно, обязательно надо отправлять в поселок, о чем разговор, только вот дорогу занесло, из поселка бульдозер пробивается, десяток километров прошел и встал, машина не пройдет, погода плохая, вертолета нет и когда будет неизвестно, единственный выход — запрячь в сани Пижона...
— Хорошо, — сказала Татьяна. — Давайте попробуем на Пижоне. Я сама поеду с ней.
В общем-то, положение было действительно отчаянное, и стоило рискнуть. Аню укутали и положили в сани. Татьяна села рядом. Везти их должен был Серегин, тот самый «охотник из Иркутска». Пижон косил на людей своим иссиня-фиолетовым глазом, будто хотел сказать: ну что, люди? Даже в век научно-технической революции пригодилась одна лошадиная сила?
— Ты звони, как там будет, — попросил Татьяну Дернов.
— Я у Антонины Трофимовны остановлюсь. Телефон под боком.
Старшина провожал их до поворота дороги, до того места, где белый, не тронутый ни полозьями, ни колесами путь уходил в лес. Что он говорил жене, чем утешал, Татьяна не слышала. Это была ее первая зима на заставе, и она думала, как же плохо здесь зимой. Темно, сизый свет появляется на два-три часа, и вот уже несколько дней на заставу не привозят ни хлеб, ни почту. Повар печет какие-то лепешки вместо хлеба...
Лошадь шла не очень легко, но уверенно, и Аня задремала. Дорога проходила вдоль границы, они должны были миновать несколько застав, это успокаивало. Конечно, если бы пришлось ехать полсотни километров напрямик, Татьяна заколебалась бы. Тогда уж действительно лучше было ждать погоду и вертолет. Она всматривалась в лицо спящей и снова начинала ругать ее: вот ведь характер, ну и упрямица! Дотерпеть до последнего, а теперь спать как ни в чем не бывало! А случись что-нибудь вот сейчас, в дороге? Предлагали же все-таки дождаться вертолета — Аня усмехнулась и ответила: «Ваш вертолет ждать — тройню можно родить». Бесшабашная голова! Но Пижон шагал уверенно, вытаскивая из снега свои рыжие ноги, и Татьяна, чуть успокоившись, тоже задремала. Ей было тепло; на морозе сено пахло особенно остро, да и мороз был — так себе, градусов пять, не больше... Хоть в этом повезло. В поселке они будут часов через десять, не раньше.