Выбрать главу

Салымов уткнулся в «пограничную книгу»: ладно, пусть последнее слово осталось за лейтенантом.

Но Дернов не понял ни этого желания капитана прекратить разговор, ни его состояния. Вернее, состояние Салымова он чувствовал все время — и, пожалуй, оно-то и раздражало Дернова своей неприкрытостью. Опять полная удовлетворенность, опять инерция, опять день прошел — и с плеч долой!..

— У меня есть одно предложение, товарищ капитан.

— Давайте ваше предложение.

— Я считаю, что водители машин должны докладывать нам о состоянии техники ежедневно. Все неисправности устранять до наступления темноты.

Салымов поглядел на Дернова через комнату, и бровки-кустики снова зашевелились.

— Вы знаете, Владимир Алексеевич, — добродушно сказал он, — у нас столько дел, забот, циркуляров, приказов, требований, что вряд ли надо выдумывать новые. За последние годы я не помню случая, чтобы техника не была готова по сигналу тревоги.

— Нет правил без исключения, — возразил Дернов. — А случись такое, красиво мы будем выглядеть. Я все-таки прошу вас отдать такое распоряжение.

Салымов уже недовольно поморщился. Лишняя предосторожность, конечно, не помешает, в чем-то лейтенант прав. Но ежедневно... Осенью здесь очень хорошо поработал отец Татьяны Ивановны, машины техпомощи ходят из комендатуры постоянно, на кой же черт это «ежедневно»...

— Это первое, — сказал Дернов. — И второе: я прошу вас указать прапорщику на необходимость тоже ежедневного осмотра личного состава. Я заметил, что солдаты иногда идут в наряд в неисправной обуви.

— Ну уж, обвинять в каких-то недосмотрах прапорщика — грех великий, Владимир Алексеевич!

— Возьму этот грех на себя, — кивнул Дернов.

Салымов, тяжело вздохнув, закрыл и спрятал в сейф «пограничную книгу». Какое-то время он сидел, крутя пальцами ключ, и снова со вздохом сунул его в карман. Ему надо было что-то делать. Он передвинул с одного места на другое пластмассовый стаканчик с карандашами, сложил стопкой книги, пощелкал выключателем лампы — просто так, лишь бы чем-то занять руки: был день, дизель не работал, и света не было.

— Все-таки я не понимаю вашего воинственного настроения, — сказал он. — Сами понимаете, Владимир Алексеевич, что я к вам приглядываюсь с особым пристрастием. Никто не знает, сколько времени нам придется прослужить вместе, и я хотел бы, чтобы мы служили вместе. Иначе говоря, понимали друг друга. А я вот частенько даже не догадываюсь, что же вам надо.

Он говорил это, глядя в пол, — а Дернов глядел на него, и Салымов чувствовал на себе этот упрямый взгляд. Он знал, что воспитанная годами дисциплина не позволит Дернову сорваться — для него Салымов был прежде всего командиром, старшим и по званию, и по должности, да и просто годами. Но Салымов понимал и другое: сегодня, сейчас, от решительного разговора ему никуда не уйти, и от того, как он пройдет, будет потом зависеть многое.

— Так что давайте начистоту, Владимир Алексеевич, — сказал он. — Что нам кругами-то друг возле друга ходить?

Ему показалось, что он нашел верный тон. Собственно, он всегда разговаривал так — с офицерами ли, с солдатами ли, — но Дернов был раздражен, и даже спокойствие и этот тон Салымова раздражали его все больше и больше.

— Вы разрешите начистоту? — спросил Дернов.

— Разумеется, Владимир Алексеевич.

Дернов встал и подошел к его столу.

— Вы сказали, что не догадываетесь, что мне надо, — сказал он.

— Иногда. Иногда не догадываюсь, — уточнил Салымов. Но Дернов, казалось, уже не слышал его.

— Мне надо, чтобы застава была отличной, чтобы здесь все ходило, как часы. Мне тоже служить много лет, Василий Петрович, и я хочу, чтобы моя служба пошла как следует с самого начала. А здесь...

Он осекся. Или сдержал себя. Салымов кивнул, как бы подбадривая его.

— Выкладывайте, выкладывайте свой камень из-за пазухи!

— Мне не по душе многое, Василий Петрович.

— А я никуда не спешу.

Вот тогда-то Дернова и прорвало. Начальник заставы не перебивал его, сидел и слушал, снова глядя в пол. А Дернов стоял перед ним, по другую сторону стола, заложив пальцы за ремень, и слова у него были тяжелые, они будто обрушивались на Салымова — во всяком случае, так казалось капитану.