— Ты вышла за него замуж?
Ирина захохотала.
— Дурочка! Я не собираюсь стирать ему носки и кальсоны, это делает его мама. Так проще и лучше. Во всяком случае, для меня. Ешь семгу и не смотри на меня как на падшую. Или рассказывай о своем семейном рае среди лесов и болот.
Татьяна не могла притронуться к еде — только выпила немного нарзана.
— Или разошлись по нулям? — спросила Ирина.
— Нет, что ты.
— Тогда я выпью за вас и закажу еще. Как говорит мой пузатик, тосты найдутся, лишь бы выпивка была.
— Я все-таки не понимаю... — сказала Татьяна.
— Когда я успела или как смогла? — перебила ее Ирина. — Перестань, пожалуйста! В каждом из нас сидит свой кусочек гнили. Как видишь, я тоже соображаю, что это не очень-то нравственно и что нас учили совсем другому. Почему ты ничего не ешь?
— Не могу. По некоторым причинам...
Ирина догадалась.
— Когда же ты...
Татьяна пожала плечами:
— Наверно, в конце лета... Послушай, Ирка. Ты не думаешь, что потом тебе будет плохо, очень плохо?
— Стараюсь не думать, — усмехнулась она ярко накрашенным ртом, а глаза — знаменитые Иркины глаза, из которых всегда сыпались черти, — оставались грустными и усталыми. «Словно потухшие», — подумалось Татьяне. — Во всяком случае, детей у меня, наверно, уже не будет.
Она заказала еще и выпила еще; напрасно Татьяна пыталась остановить ее. Жалость проходила. Татьяна думала, что же ей делать — вот сегодня, сейчас, — куда бежать, с кем говорить, чтобы Ирка снова стала Иркой, и вдруг с отчаяньем поняла, что уже ничего невозможно сделать. Она поняла это после того, как Ирина, откинувшись на спинку стула, сказала чуть нараспев:
— Жаль, что ты такая... Как бы ты могла жить со своей-то фигуркой да личиком!
— Перестань! — резко сказала Татьяна, но та только рассмеялась.
— Нет, ты тоже умеешь хватать судьбу за хвост. До сих пор не могу понять, как ты, тихоня, окрутила своего лейтенанта? До чего хорош был лейтенантик! Он и сейчас такой же?
Она поддразнивала, нарочно сердила Татьяну, ей нравилась эта игра.
— Мы тогда все очумели от неожиданности. Танька — и вдруг нате вам! По всем статьям я должна была захороводить того лейтенантика. Забыла — как фамилия твоего мужа?
— Дернов, — нехотя ответила Татьяна.
— А, ну да, Дернов. Дер-нов! И жила бы за тридевять земель. Ни такси, ни «Бакы», ничего... Рожала бы себе на здоровье... — Ее развозило от выпитого. Татьяна подумала: сейчас она заплачет — у Ирины начал срываться голос. — Ты, конечно, счастливая. Почему ты, а не я? Да потому, что мечтала о своем принце, а принц оказался вот с таким брюхом и плешью с тарелку. О, господи! Я же для него тоже вроде красивой вазы в доме, — думаешь, не понимаю? Когда ваза надоест или начнет занимать слишком много места, ее снесут в комиссионку. Не хочу!
Это был поток слов, порой бессвязных, но мало-помалу к Татьяне снова начала возвращаться жалость. Ну, запуталась, ну, вильнула не туда, денежной жизни захотелось девчонке, без забот и хлопот — все это еще может пройти, забыться, будто и не было вовсе.
— Послушай меня, — мягко сказала она. — Ты же сильная. Брось все, сразу, уходи, уезжай. Нам же с тобой еще очень мало лет. Все может быть по-настоящему. Честное слово.
— Когда-нибудь убегу, — кивнула Ирина. — А пока все знаю. Все понимаю, а сама пальцем не хочу шевельнуть. О, господи! Да я бы на твоем месте...
— Что на моем месте?
— Мне бы твоего Дернова, — тихо, почти шепотом сказала Ирина. — Я бы возле него как привязанная сидела. Ладно! Сейчас я расплачусь, схвачу такси и поеду в бонбоньерку — спать, потому что вечером снова гости, и я должна улыбаться, чокаться, а потом...
Ее передернуло от одной мысли, что будет потом. Уже выходя, она сказала:
— Знаешь, как хочется реветь? Ужас как! А нельзя — краска потечет. — Она усмехнулась. — Ну что ж ты не назначаешь мне следующего свидания.
Татьяна не ответила. Помочь Ирке, конечно, нельзя уже ничем. Так надо ли встречаться еще раз?
— Вас поняла, — сказала Ирина. — Может быть, ты права. А я все-таки была рада встретиться с тобой. И покрасовалась, и себя пожалела. Чао, счастливая беляночка-северяночка!
ПИСЬМО ПЕРВОЕ: «Дорогая моя Танюшенька! Вот уже целый день, как тебя нет. В доме пусто, хотя и тепло. Кто-то из солдат натопил печку. Подозреваю, что по просьбе старшины, благо двери у нас не закрываются. И все равно пусто. Как видишь, я начинаю скулить уже в первый день.
Но вместе с тем, я все время думаю, почему ты так поспешно уехала? По-моему, у нас не было ни ссоры, ни даже обыкновенной семейной сцены. Очевидно, ты немного устала. Трудно быть все время одной да одной. Ничего, отдохни в Ленинграде, сколько тебе захочется. Только обязательно пиши мне о себе, как себя чувствуешь, что делаешь. Сегодня на заставу привезли почту, и я уже ждал твоего письма, хотя, конечно, глупо было ждать, и раньше чем через неделю писем не будет.