Не надо звонить. Я сам зайду к нему сегодня.
Я исподтишка разглядывал Максима. Мы не виделись с ним с того дня, как он уехал в Ленинград после училища. Мы сто раз, наверное, договаривались: отпуск проведем вместе, с женами, в Ялте, или в Гагре, или еще где-нибудь. Потом оказывалось, что у нас не совпадали отпуска. И снова договаривались в редких письмах: «На будущий год непременно давай двинем в Ялту».
А вот поди ж ты, встретились в Ленинграде, и за окном не жаркое южное солнце, а отвратительный мелкий, нудный, как зубная боль, дождь.
Конечно, Максим изменился. Когда долго не видишь человека, это сразу бросается в глаза. Он раздобрел, располнел и полысел к тому же. Редкие волосы едва прикрывали макушку.
Он перехватил мой взгляд и печально улыбнулся. Ничего не поделаешь!
— По статистике сорок процентов мужчин лысеют. Остальные нормально седеют, вроде тебя. Ты здорово поседел, старик. Это после того... после истории с Лидой?
Я не ответил. Конечно же, после этой истории. Зачем задавать ненужные вопросы?
Чай был готов. Мы спустились вниз, в столовую, и пили, обжигаясь, крепкий, почти черный чай. Я спросил:
— Ты никогда не был в Н.?
Нет, он никогда не был там, куда ехал служить я. Он ведь с самого начала здесь и с удовольствием сам пошел бы на заставу: устал, просто здорово устал. Ведь ни одного дня не обходится без каких-либо фокусов. Контрабанда — это уже дело привычное. Какую только не приходится выуживать!
Я заметил, что, рассказывая, Максим словно бы разгорается, и подумал: «А врешь ты все, братец! Любишь ты свою работу, и никаким бульдозером тебя отсюда не выставить... Да, устаешь, но место это твое!»
Здесь мы с тобой разные. Я люблю тишину границы. Люблю, когда белка берет у меня с ладони леденец, а возле дозорной тропы пасется выводок рябчиков. Как-то раз я ездил в Беловежскую пущу. Сидел с начальником заставы, разговаривал. Вдруг крики, вопли, бегут женщины. «Спасите! Мы тут коров доили — вдруг три зубра». Пришлось отогнать зубров сигнальными ракетами. Вот что я люблю. Город давит меня. Так что ты, Максимка, врешь! Ты даже рыбу не приедешь ко мне ловить, потому что дожил до тридцати лет и не научился надевать червяка на крючок. И что корюшка не травка, а рыба, я знаю не хуже тебя, просто дал тебе возможность повеселиться, милый мой! Думая это, я даже не слушал, о чем говорил Максим. Пришлось прислушаться.
— Выйдешь из порта — обрати внимание: парни прогуливаются. Это фарцовщики. Будь моя власть, я бы их всех до одного из Ленинграда вытурил. По мелочи унижаются, за жвачку рубли дают, над подтяжками слюни распускают. А иностранцы, особенно из ФРГ или американцы, просто в восторге. Наших ребят, пограничников, пытаются иной раз купить. Положат шоколад или журнальчик вроде «Варьете», чтоб голенькие на обложке виделись, нацелят фотоаппарат и ждут: клюнет? Не клюнет? И морды вытягивают, когда мы требуем убрать это барахло. «Ах, неужели мы не можем сделать подарок русскому солдату!» Тех, кто там, за воротами, ждет, уговаривать не надо. Они за пару носков волосья друг дружке выдергают.
Ну, положим, таких длинноволосых пижонов я и в Бресте видел немало. В немыслимо расклешенных штанах с пуговками внизу, в разноцветных свитерах, хотя на улице лето, и чтоб сигареты были только «Леди Астор» или «Кемэл». Они с презрением смотрели на меня, а я на них. Обычно они толклись у гостиницы «Буг».. Нет, для меня они не были новостью.
Я немногим старше их, но как по-разному мы росли! Для меня оказалось трагедией, когда медицинская комиссия признала: не годен. Я часто болел в детстве, и вот на комиссии выяснилось, что у меня что-то не в порядке с печенью. Максим был здоров, как бегемот, он прошел комиссию без сучка без задоринки, а мне сказали: «Не годен!» Я пошел к начальнику училища и положил перед ним все документы. Не свои — отца. И заявление: «Я, сын, пограничника, погибшего в первые дни войны, не хочу другой дороги в жизни, как служба на границе. Прошу отменить решение медицинской комиссии...» Генерал, посмотрев на меня поверх очков, сказал, что отменить-то он может, а вот печенка моя останется. Тогда я брякнул:
— А где она у меня, товарищ генерал?
Нет, никому из нас — из всего класса — в голову не приходило заняться коммерцией, хотя в Алма-Ату приезжало много иностранцев. Я не знаю почему. То ли нас так воспитывали — но ведь и этих же не учили бизнесу! Тут что-то другое, чего я еще не могу понять и объяснить. Говорят, время такое. Наводим мосты. А вон она, книжка, у Максима на столе — М. Пришвин. «Рассказы об охоте»... И «Страж башни»...