— «Василек», «Василек», продолжайте преследование, прижимайте к границе. «Василек», «Василек», вас слышу, собака на вертолете, собака на вертолете. Откройтесь ракетой.
Но вертолета еще не видно и не слышно. Я оставляю одного из солдат у черного вытянутого тела Дины. У солдата ракетница. Когда появится вертолет, он даст ракету, и преследование с собакой возобновится отсюда.
Мы теперь не бежим. Мы идем, растянувшись цепью. Мы идем к границе, потому что он наверняка рвется туда. Больше ему некуда деваться. Он знает, что обратно пути нет. У него один выход. И мы идем к границе за ним, хотя он вполне мог дать кругаля в несколько километров. А до границы уже рукой подать.
Его выдали птицы.
Птицы начали кружить над рощей, справа от нас, и повернул группу преследования. Опять бегом, по жухлым прошлогодним листьям. Врываемся в рощу. И опять выстрелы — один и другой. Он стреляет навстречу нам, и я вижу его. Я не знаю, какой он, я просто вижу мелькающую меж березовых стволов фигуру в зеленой куртке.
— Не стрелять! — кричу я своим.
Почему так легко бежать? Будто и нет позади нескольких километров погони. Но я теряю его из виду и вдруг думаю, что дальше начинаются валуны, настоящая крепость. И что, когда он выскочит к самой границе, его уже некогда будет брать. Там два наряда, отделение Иманова, младший лейтенант Чернецкий — если бы они могли слышать мой приказ не стрелять!
Он мелькнул еще раз среди валунов, исчез, появился снова и снова исчез.
— «Гвоздика», — кричу я. — «Гвоздика», прижал к границе.
Я хриплю, мне мешает рация. Я карабкаюсь по валунам, цепляясь за сосенки, чудом выросшие из расселин и трещин в камне. Мокрые после недавнего дождя камни выскальзывают из-под ног, как живые существа. Он за камнями, а мы на виду. Хруп! — треснуло сверху. И потом еще два раза — хруп, хруп!
Я перебегаю от камня к камню. Незачем считать выстрелы. Я же не знаю, какой у него пистолет. И конечно, у него с собой не одна обойма.
Видим: он побежал дальше. Тогда я выскакиваю из-за камня и тоже бегу. Вдруг сосны начинают заваливаться все враз. Я бегу, а они валятся, и на меня надвигается непонятный гул...
Вот что вспоминалось мне на госпитальной койке в те часы, когда возвращалось сознание, когда я выплывал в этот мир из сна или забытья. Это помогало мне отгонять боль. Но она все-таки сковывала меня, и тогда появлялась сестра со шприцем. А у мамы под глазами лежали коричневые тени.
Но все-таки я выздоравливаю.
То, что я выздоравливаю, я знаю лучше врачей. Я потребовал, чтобы включили радио. Но здесь, в послеоперационной палате, нет «точки». А я хотел слушать радио, и белая колонна с совиной головой наверху — мой врач сдался. Я лежу и с удовольствием наблюдаю, как монтер в белом халате тянет провод. Тюк-тюк молоточком. Тюк-тюк. Я сказал ему: «Эй, парень, у тебя есть закурить?» Он почему-то оглянулся на дверь. Матери в палате не было. Вполне мог дать на пару затяжек. А он оказался некурящим или соврал. Да я бы и сам не затянулся, пожалуй.
Я знаю, что выздоравливаю, иначе ко мне не пускали бы гостей. «Посетителей» — как говорят здесь. Володька Семенов появляется у меня второй раз, и опять с апельсинами. Меня уже воротит от апельсинов. Можно подумать, что это самый полезный продукт. А мне бы сейчас хороший кусок баранины с чесночком и жареной картошки.
Но на этот раз я требую от Володьки, чтобы он рассказал мне все, что можно рассказать. Володька искоса поглядывает на маму, и мама уходит. Ей не положено знать то, что доступно нам, чекистам.
— Ну, во первых строках, это был агент-ходок, редкая по нынешним временам профессия, но мы его так приперли, что деться уже было некуда. А сам сюжетец, между прочим, занятный. Есть у нас с тобой один знакомый — Александр Чугунков. Вообще-то дешевка, фарцовщик, дерьмецо. Приглядывали за ним не мы, а милиция, и вдруг выясняется, что фарцовку он вроде бросил, а в ресторанах гуляет, и деньжат у него вроде бы прибавилось. Откуда? Еще понаблюдали малость. Оказывается, с иностранцами встречается по-прежнему. Сообщили нам. Сам догадываешься, какая у нас могла возникнуть первая версия. Подобрал его кто-нибудь из чужаков и заставил работать на себя связным. Думали, через него на тайник выйдем или на человека, — и все впустую. Только через две недели вышли на его «хозяина», но с другого конца.
«Хозяин» то ли почувствовал, что запахло жареным, то ли перестраховался, но заставил Чугункова смыться. Ты знаешь, Чугунков месяц отсиживался у матери в Каменке. Профилактировать его не имело смысла, к тому же «хозяин» от нас ушел. Где-то мы дали промашку или, черт его знает, переосторожничал, сукин сын. Как бы там ни было, на время мы его потеряли из виду. Но у меня расчет был такой: рано или поздно Чугунков все равно выведет нас на него. А потом тебя насторожило, что он у самой границы вентерь ставил. Ты оказался прав. Это было разведкой. Ну, а продолжение в следующем номере...