Мы не заметили, как прошло два часа. Максим должен был идти на досмотр иностранного судна, я — в управление.
— Оставь чемодан у меня, — сказал Максим. — Привезу домой, все равно ведь придешь на пирог с корюшкой. Вот тебе адрес (он написал на листке бумаги). Схватишь такси, так проще. Увидишь Володьку, скажи, пусть тоже приходит.
— Слушаюсь, товарищ капитан!
Я вышел из порта.
Город ожил за эти два часа, и на стоянке такси возникла очередь. Пришлось долго ждать. Дождь не прекращался, люди ежились, поднимали воротники. А у нас там, под Брестом, солнце греет вовсю, и цветут яблони.
«У нас...» Теперь это было уже не «у нас», не у меня, во всяком случае.
Я вспомнил разговор с Максимом и невольно улыбнулся. Как все-таки странно! Предположим, были бы мы заводскими инженерами, встретились и, конечно же, заговорили о своем производстве, своих заводских делах. Сегодня был тоже производственный разговор, с той лишь разницей, что такое у нас «производство». Тут уж ничего не попишешь. А Максим все-таки молодчина, и я самую малость позавидовал ему. Он-то успел и увидеть, и сделать больше, чем я.
Вечером к Максиму пришел Володька.
Я не застал его днем в управлении. Мне сказали: уехал и сегодня не вернется. Но вечером Максим позвонил ему, и он пришел, ткнул меня куда-то в ухо оттопыренной губой и сказал то же, что и Максим:
— Старый черт!
Он оглядел меня своими рыбьими глазами, и вдруг я увидел в них и нежность, и грусть. Это было сущей неожиданностью, потому что, сколько я помнил, его глаза не выражали ровным счетом ничего.
Володька был холост и объяснял это свое состояние просто:
— Не успею втрескаться, а она уже бежит от меня. Для любви нужно время. Одна фея так и сказала: «Подозрительный вы тип! Надо бы сообщить куда следует, где это вы так много работаете».
Казалось, он не мог еще поверить, что это сижу именно я. Время от времени он дотрагивался до меня — это было ласковое прикосновение. Я и не предполагал, что Володька может быть таким.
Конечно, пока Нина возилась на кухне, вспоминали школу, истории грустные и смешные, но по большей части смешные, вроде той, в совхозном саду. Вспомнили и то, как я в пятом или шестом классе (господи, было же такое время!) притащил живую черепаху и подменил ею чучело на уроке зоологии. Учительница взяла экспонат в руки, и вдруг этот экспонат вытянул лапы и шею. Учительницу отхаживали валидолом, а меня потянули на педсовет.
И Алма-Ату вспомнили, и девчонок, в которых, казалось, мы были влюблены раз и навсегда. Давно у меня не было такого чудесного вечера! Я не вспоминал о Лиде; один только раз, когда Нина внесла свой знаменитый пирог, подумал, что, соберись друзья у меня, никто не приготовит им пирога. Но это была минута, не больше. Максим, казалось, угадал, о чем я подумал, и поднял свою рюмку:
— За то, чтобы всем было хорошо.
И опять воспоминания. Мало ли о чем можно вспоминать в тридцать лет с друзьями вечером, за пирогом и бутылкой коньяка — с друзьями, которые не собирались целую вечность!
И не хотелось думать, что завтра с утра мне снова в путь, под этот проклятущий дождь, в незнакомые места, на незнакомую заставу, к незнакомым людям. Нет, не хотелось — моя душа все-таки была еще там, над тихим Бугом, где белка жила в скворечнике и возле забора паслись нежные косули.
«Брестская область, в/ч № ...
К. Н. Быльеву
Дорогой Константин Николаевич!
Ну, вот я и принял новое хозяйство. Правда, пока без комаров, но говорят, этого здесь будет в избытке. Болот хватает, могу поделиться. Хозяйство больше и сложнее нашего (никак не могу отвыкнуть от этого слова!), и служба сложнее, и обстановка напряженнее — сам, надеюсь, понимаешь почему: все-таки за озером мир не наш.
Хозяйство посредственное, мой предшественник, как говорится, забурел, не справился. Приходится с первого же дня спать по три-четыре часа. Ну, да это на первых порах...»
Да, в этих краях весна еще только начиналась. В распадках, закрытых соснами, лежал серый, ноздреватый, пробитый дождями снег. Не слышно было птичьих голосов, и заяц, перебежавший дорогу, когда я ехал на заставу, был грязно-белым, словно не спешил менять зимнюю одежду — а вдруг еще вернется зима... И только яркие прутья краснотала, по которым уже потянулся вверх земной сок, свидетельствовали о том, что все-таки это весна.
На размытой дороге застревал даже «газик» — мы вылезали, рубили ветки, благо шофер знал, куда едет, и захватил топор. Мои новые сапоги и брюки были перемазаны грязью, и тут уж ничего нельзя было поделать, таким я и явлюсь на заставу.
Машину мне дали в отряде, и водитель не много мог рассказать о заставе. Он был вообще несловоохотлив, этот парень. Застава как застава. Сегодня, кстати, футбол будет. Нет, не своя игра, а по телевизору: в Москве открытие сезона. Вот и все, что мог сообщить мне водитель.