Жильцов шел быстро, Женька скоро скис и сопел за его спиной.
— Смотри, сколько их натыкано, — сказал ему Жильцов, кивнув в сторону. На седых мхах, как воинство в шоколадных касках, стояли боровики, и Жильцов мельком подумал — вот бы сюда хоть на несколько часов привезти мать! Сам он за грибами ездил редко, да и то отдавал все, что находил, женатикам: солить, сушить и мариновать — дело женское.
И, только оказавшись возле болота, он поглядел на Женю, а тот на него. Оба они были без сапог, в обычных полуботинках, а болото оказалось паршивым: между кочек чернела вода, и опавшие листья плавали на ней, как детские кораблики.
— Возьми какую-нибудь палку, — сказал Жильцов. Сам он выломал молодую сосну и, ступив на первую кочку, почувствовал, как в ботинок сразу же налилась вода. Черт с ними, с ботинками, лишь бы не угодить в какую-нибудь ямину.
С грохотом и треском из-за ближнего куста вылетел и пошел петлять между деревьями здоровенный тетерев. Откуда-то налетели отвратительные лосиные мухи и полезли в волосы, под фуражку, в брови. Ноги глубоко уходили в мох, к комбинезону липли белые ниточки кукушкина льна.
— Ну и занесло же эту тетю-мотю! — мрачно сказал идущий сзади Каланджи. — Говорят, на болотах люди теряют сознание. Чувствуешь, какое амбре?
Здесь, на болоте, стоял тяжелый запах гниющих растений, стоячей воды и болиголова, росшего чуть ли не на каждой кочке. Несколько раз ноги Жильцова проваливались в вонючую густую жижу, и, выдирая их, он боялся одного — оставить там ботинки. Идти босиком, в одних носках, — удовольствие, прямо скажем, маленькое... Но ботинки как-то еще держались. Хотя, наверно, потом их все равно придется выкинуть. Наплевать. Главное — наверно, они все-таки нашли эту тетю-мотю, как говорит о ней Каланджи.
— Эй! — крикнул Жильцов. — Э-ге-гей!
Ему показалось, что его крик сразу же утонул в болоте, но тут же чуть слева донесся ответный крик — он был долог, так кричат с перепугу, с отчаяния, с надежды.
— Довернем влево, — сказал Жильцов. — Мы немного сбились вроде бы.
— Тут кикимора болотная и та собьется, — сказал Женя.
Внезапно Жильцов расхохотался: так забавно и непривычно было слышать ворчание Каланджи. Где бы радоваться — он ворчит, чудик!
— Тебе хорошо ржать, — сказал Каланджи. — Вы-то всю ночь дрыхли, а я глаз не закрыл из-за этой тети-моти. Как представлю ее одну в лесу... А теперь вот прыгай еще за ней с кочки на кочку.
— Теперь близко, — сказал Жильцов. — Э-ге-гей!
— Я зде-е-е-е-сь! Сюда-а-а-а!..
Они вырвались наконец на сушу, на тот зеленый островок, и сразу увидели девушку. Она сидела прислонившись к дереву.
— Светличная? — спросил Жильцов.
Она не ответила, только кивнула, и вот тогда Жильцов почувствовал приход той самой слабости. Голова закружилась, тело стало легким и чужим. Ему надо было сесть. Он сел рядом с девушкой и, чтобы никто — ни Женька, ни она — не заметили этой слабости, спросил с нарочитой грубостью:
— Где тебя черти носят? Грибков захотелось, чтоб тебя!..
Вероятно, была какая-то минута забытья, потому что он не сразу разглядел эту девушку. Она сидела отвернувшись, и плечи у нее тряслись. Женя испуганно нагнулся к ней, и тогда она, вскинув руки, охватила его за шею, притянула к себе и начала целовать, а Женя таращил на Жильцова ошалелые глаза и рукой нашаривал в траве свою упавшую фуражку.
— Чего это она? — спросил Женя, и Жильцов кивнул: ладно, пусть поплачет. И только тогда увидел, что одна нога Светличной без сапога и перевязана чем-то розовым. Он поглядел внимательней: так и есть, порвала свою рубашку, вон даже кружева на повязке.
Женя тоже увидел эту повязку и вдруг начал густо краснеть.
— Что с тобой случилось? — спросил Жильцов. — Ну, перестань реветь, на самом-то деле. Все же хорошо.
— Я сейчас... — всхлипнула Светличная. — Одну минутку, сейчас... Значит, это вы меня... искали?
— Закон советской жизни, — сказал Женя, старательно отворачиваясь от розовой повязки.
— Час пятьдесят минут, — сказал Жильцов. — У тебя что — растяжение? Ну-ка покажи. И без фокусов, пожалуйста, — прикрикнул он, когда Светличная попыталась его остановить.
Он осторожно размотал повязку. Вся лодыжка была опухшей, в темных синяках. Кровоизлияние. Значит, порваны связки.
— Как это тебя угораздило?
— А почему вы меня называете на «ты»? — спросила девушка.
Жильцов оторопело поглядел на нее. Вот это да, вот это язычок! Только что ревела и Женьку обцеловывала от радости так, что парень чуть не задохнулся, и тут же такой фитиль!