— Ладно, — сказал Жильцов. — Если вам еще до этикета, значит, жить будете.
Только теперь он разглядел Светличную как следует.
Ее нельзя было назвать красивой: коротко стриженные темные волосы, широкий рот, короткий прямой нос и глаза самые обыкновенные — темные, не большие и не маленькие. Пожалуй, красивыми были только брови, очень густые и с приподнятыми краями. Но Жильцов увидел и другое: она была бледной, и под глазами лежала легкая голубая тень — следы усталости, боли, ночных страхов. Конечно, подумал Жильцов, если ее спросить, страшно ли было по ночам, она обязательно ответит: «Ничего подобного», или «Подумаешь», или что-нибудь в этом роде. Характерец!
— Мы вас понесем, — сказал Жильцов. — На особые удобства не рассчитывайте, будет больно — пищите. Километра два придется потерпеть. Бери ее сапоги и корзинку, — кивнул он Жене.
Сам он опустился перед Светличной и подставил ей спину.
— Только держитесь за плечи, а не за горло.
Руки девушки охватили его. Жильцов поднялся и подумал, что три или четыре остановки придется сделать: килограммов пятьдесят с лишним в ней все-таки было. Не воздушное создание. И шагать с такой ношей по болоту — занятие не из самых приятных, что ни говори.
Но это прикосновение девичьих рук и ощущение ее тела взволновали Жильцова. На какую-то секунду у него перехватило дыхание, и надо было остановиться, чтобы снова вдохнуть густой и неприятный болотный воздух.
— Очень тяжело? — спросила она.
— Вы можете предложить другой вариант? — насмешливо ответил Жильцов. Эта насмешливость вернула ему спокойствие. Осторожно он ступил на первую кочку, и теперь его уже не волновало ничто. Теперь только бы донести, не провалиться бы в болото, не уронить. Все эти два километра, а может быть и больше, нести Светличную придется ему одному. Женька — хлюпик, не потянет, хотя, конечно, и будет канючить из храбрости: «Давай помогу».
Через болото они перебрались за час. Опустив девушку, Жильцов лег, блаженно раскинув руки. Такую усталость он любил, она была приятной и проходила быстро. И наконец-то проклятое болото было позади, и до машины рукой подать, но он не спешил. Им владело ощущение какой-то большой удачи, и он хотел продлить его.
— Вы на меня обиделись? — спросила Светличная.
— Я? — удивился Жильцов. — Нет, что ж, все правильно, я самый обыкновенный, плохо воспитанный человек. Но мы обожаем спасать девушек. Верно, Женя? И поэтому я не обиделся. Ты куда? — спросил он Каланджи, когда тот взял пустую корзинку Светличной и отошел в сторону.
— Чего же им пропадать? — ворчливо сказал Женька. — Кроме того, мы обожаем делать подарки спасенным девушкам. Верно, командир?
— Валяй, — согласился Жильпов. — Десять минут.
Женька ушел за боровиками, которые они видели по дороге сюда. Жильцов повернул голову к девушке.
— Кажется, Людмила? — спросил он.
— Да.
— Я знаю, что вы сейчас меня проклинаете за то, что я развалился и лежу. Вы хотите есть и пить, а у меня в машине термос с горячим чаем и бутерброды. Но я не Геркулес. Что вы ели эти дни?
— Клюкву, — сказала Светличная. — Ползала, плакала и объела всю лужайку. Вот когда начинаешь понимать, какая простая и удобная штука — гастроном, хотя бы и с очередями. Знаете что? Не надо меня больше тащить. Я возьму вас обоих за шеи и допрыгаю сама.
Жильцов не ответил. Он все смотрел и смотрел на эту в клетчатой рубашке и брюках, похожую на мальчишку, девушку, которую он все-таки нашел и вытащил из болота, и ему остро захотелось протянуть руку и положить на ее руку с дешевеньким колечком на пальце и сказать: «Ладно, донесем уж как-нибудь сами». Он испытывал странную нежность к ней и, не смущаясь, откровенно, в упор, даже с какой-то жадностью разглядывал ее лицо, короткие волосы, в которых запутались иголки хвои и сухие травинки, — ах ты, девчонка-печенка, натерпелась же ты за эти дни! И, конечно, страшно тебе было по ночам — хоть в крик кричи, а ничего, еще хорохоришься, хотя самой-то ужас как хочется пожаловаться на судьбу.
Он все-таки не выдержал и спросил:
— Ну а честно: страшновато было, а?
— Страшновато, — сказала она. — Вчера вечером лось вышел. Стоит и смотрит на меня. Они здесь непуганые. Я на него заорала, а он головой мотнул и стоит...
— Да-а, — протянул Жильцов. — Я бы, наверно, тоже не обрадовался.
— А я начала петь, — улыбнулась Светличная. — Сижу и пою во все горло: «Легко на сердце от песни веселой...» Он послушал, послушал и ушел. Ну а у меня поджилки трясутся, конечно...
Нет, Жильцов не просто разглядывал ее — он любовался девушкой торопливо, будто боясь, что вот сейчас появится Каланджи и надо будет идти дальше, а он не успеет запомнить ее лицо. И даже поморщился, когда появился Женька с корзинкой, полной боровиков — это за десять-то минут! — все, пора идти, и он снова повернулся к девушке спиной, шутливо проворчав: «Прошу на место».