— Подготовить нужную музыку для вечеринки — самая важная часть дела, — говорит Ахмед. — Надеюсь, вы это понимаете? Весь вечер пойдет насмарку, если я не подберу песни правильно.
Фахимех говорит:
— Да, милый, мы понимаем.
Зари смеется над дурачествами Ахмеда.
— Вы действительно это понимаете или просто соглашаетесь потому, что я такой красавчик? — шутит он.
— И то и другое, милый, — откликается Фахимех. — Ты прав и к тому же очень хорош собой.
Ахмед включает свои любимые песни и танцует под них посреди комнаты.
— Ты хорошо танцуешь, — хвалит его Фахимех.
— Мне давал уроки танца сам Теннесси Уильямс.
— Теннесси Уильямс не был танцором, — возражаю я.
— Я пытался сказать об этом Теннесси, но он не хотел даже слушать.
Кажется, все дети прибывают одновременно. Ахмед говорит, что они, должно быть, ждали под дверью и готовились к вторжению. Через пять минут от его песенной программы не остается и следа. Кейвану страшно нравится быть в центре внимания. Он хочет играть в лошадки и на роль коня выбирает Ахмеда. Ахмед нагибается и проводит остаток дня, катая всех детей на спине. Один раз я пытаюсь сесть на него, но он сбрасывает меня, бормоча себе под нос богохульства. Фахимех и Зари со смехом мне аплодируют.
Дети носятся по двору, по лестнице и из комнаты в комнату. Они орут, визжат, толкают друг друга и не переставая дерутся. В какой-то момент Кейван падает и расцарапывает коленку. Мы с Зари и Фахимех садимся около него, пытаясь успокоить, но он продолжает плакать.
— Знаешь, однажды я сломал голень в трех местах и даже не заплакал, — рассказываю я.
— Как это, разве не было больно? — надув губы, спрашивает Кейван.
— О да, конечно, было больно, — говорю я. — Но я решил, что слезы от боли не помогут.
— Правда?
Я поднимаю руки, изо всех сил стараясь изобразить изумление.
— Моя мама тоже считала это очень странным. Она сказала: «Как тебе удается не плакать, сломав голень в трех местах?»
Услышав, как я копирую ее, Ахмед прыскает в кулак.
— Так что теперь она дает мне столовую ложку микстуры, которая должна помочь мне заплакать, когда это необходимо.
— И ты плачешь? — нерешительно спрашивает Кейван.
— Только когда принимаю микстуру.
Я гримасничаю, будто пью мамино зелье из лошадиной мочи.
Все смеются, а я осторожно дотрагиваюсь до колена Кейвана.
— Уже не болит, правда?
— Да, — кивает Кейван.
— Видишь, стоит засмеяться, и боль проходит.
Кейван вскакивает на ноги, и игра продолжается. Зари шепотом благодарит меня. От ее ласкового взгляда сердце у меня подпрыгивает.
Ближе к вечеру мы решаем поиграть в игру под названием «Кто я такой?». Все дети собираются в кружок, Ахмед изображает кого-нибудь, а мы угадываем. Детям нравится эта игра. Фахимех, Зари и мне — тоже, потому что наконец-то можно посидеть и отдохнуть. Пока мы смотрим пантомиму Ахмеда, Зари наклоняется ко мне и говорит:
— Знаешь, вопрос к тебе не «кто я такой?», а «кто она?».
— Кто она?
— Угу, та самая — нежная, подобно цветку, и величественная, подобно горам? Что еще ты говорил?
— Ах, перестань! — смущаюсь я. — Это было глупо.
— Мне кажется, это было прекрасно. Этой девушке повезло, что у нее есть ты. Ты ведь знаешь это?
Еще немного, и я растаю. Мне хочется кричать от радости. Хочу, чтобы это услышал Ахмед.
— Спасибо, — говорю я.
— Надеюсь, она не ревнует тебя за то, что ты мне сегодня помогаешь.
— Она не ревнивая.
— Да? Все девушки ревнивы — разве ты не знаешь?
Мне хочется спросить, ревнива ли она, но это может показаться грубым.
— Ну а как она говорит о тебе? — с любопытством спрашивает она.
— Не знаю. У нас еще не было подобного разговора.
— Не было? Ты еще не признавался ей в любви?
— Думаю, она знает, — смущенно говорю я.
— Но ты не говорил ей об этом?
— Слова, пожалуй, и не нужны.
— Ты советовался с Хафизом? — спрашивает она. — Гадал по книге?
Я мотаю головой.
— Стоит попробовать. И надо поскорее сказать ей. Понимаешь, девушка хочет знать, что любима. Так как ее зовут, говоришь? — внезапно спрашивает она, надеясь хитростью заставить меня выболтать секрет.
Я улыбаюсь.
— Пока не могу сказать.
— Не можешь сказать, потому что?..
— Я… я не знаю.