Зари все улыбается. Меня трясет. Думаю, она это понимает, потому что медленно отодвигается от меня, и мы продолжаем смотреть пантомиму Ахмеда. Несколько минут спустя Зари идет на кухню и возвращается с блюдом всевозможных сэндвичей.
— Я знала, что ты не успеешь поесть, поэтому отложила это для тебя, — говорит она.
Мысль о том, что она думала обо мне, прокручивается в голове, как любимый мотив.
— Надеюсь, ты любишь холодные сэндвичи, — продолжает она.
Как я могу их не любить, если они сделаны ее руками?
После того как дети уходят, Ахмед, Зари, Фахимех и я, совершенно измученные, садимся за небольшой обеденный стол. Я минут двадцать тупо смотрю на чашку с мороженым передо мной. Девушки обозревают устроенный детьми беспорядок, не в силах поверить, что нам все-таки придется заняться уборкой.
— У меня жутко болит спина, — говорит Ахмед. — Знаете, мои родители на несколько дней уезжают. А давайте соберемся у меня? Устроим вечеринку, отпразднуем то, что мы уцелели после нашествия этих детей. Поставим медленные песни и будем танцевать всю ночь напролет.
У меня обмирает сердце при мысли о Зари в моих объятиях. Я смотрю на нее, а она улыбается и отводит взгляд.
— У нас с тобой будут дети? — спрашивает Ахмед у Фахимех.
Фахимех показывает ему четыре пальца и подмигивает. Ахмед хватается за голову.
— Вы родите красивых детей, — с любовью глядя на парочку произносит Зари.
— У него с его милой тоже будут красивые дети, — говорит Ахмед про меня.
— О да, — соглашается Фахимех. — Красивые, прелестные дети.
— Надо было пригласить ее на вечеринку, — спохватывается Зари.
Она ждет ответа от Ахмеда и Фахимех, но они молчат.
— Тебе представилась бы замечательная возможность сказать ей о своих чувствах, — говорит она мне.
Ахмед немедленно принимает позу ученого и произносит:
— Ну, не знаю, не знаю. Понимаешь, он считает, что, прежде чем сказать ей о своей любви, он должен узнать ее.
Я знаю, к чему клонит Ахмед, и у меня возникает желание дотянуться до него через стол и придушить.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Зари.
— Видишь ли, — наставляет Ахмед, — большинство людей в Иране влюбляются, почти ничего не зная друг о друге. В США и Европе люди, прежде чем влюбиться, долгое время встречаются и узнают друг друга. У него есть очень умная теория на этот счет. Он рассказал мне об этом на крыше три дня тому назад. — Повернувшись ко мне, Ахмед говорит: — Расскажи им.
Я от души пинаю его под столом.
Зари и Фахимех выжидающе смотрят на меня. Я откашливаюсь, бубню что-то и, чтобы выиграть время, съедаю ложку подтаявшего мороженого. Наконец я говорю:
— Да, в Европе и Соединенных Штатах люди действительно, прежде чем объявить о своей любви, проводят вместе много времени, чтобы узнать друг друга.
Помимо этого мне нечего сказать. После неловкой паузы я добавляю:
— На Западе отношения между мужчинами и женщинами приветствуются. В таких странах, как наша, мы больше озабочены Божьей волей и судьбой. Необходимо, чтобы в этих разных типах обществ антропологи исследовали взаимосвязь между развитием технологии и формами взаимоотношений в парах.
Глядя на ухмыляющуюся физиономию Ахмеда, я чувствую себя полным идиотом. «Почему я позволяю ему так со мной обращаться?»
Зари, немного подумав, говорит:
— Интересно.
Ахмед снова выпячивает грудь колесом, и я так его пинаю, что он съеживается, изо всех сил стараясь не застонать от боли.
Зари смотрит на меня и спрашивает:
— Когда ты скажешь мне, кто она?
— Вероятно, не раньше, чем антропологи опубликуют свои исследования, — подмигивая мне, произносит Ахмед.
«Я убью его! Клянусь, убью!»
Мы принимаемся за уборку дома. В гостиной я замечаю на полке фотографию Доктора с Зари. Доктор обнимает ее за плечи. Она улыбается своей особенной улыбкой и склоняет голову на плечо Доктора.
— Это ужасный снимок, но маме нравится, — подходя ко мне сзади, говорит она. — Я все время прячу его, а она находит и ставит обратно на полку. Когда-нибудь сожгу это фото.
— Почему? Фотография хорошая.
— Доктор вышел хорошо, а я — нет, — говорит она, избегая моего взгляда.
Я гляжу на фото и шепчу:
— Я так не думаю. Эта твоя улыбка…
— Какая улыбка?
— Особенная. Твоя улыбка — твой отличительный знак.
— Мой отличительный знак, — повторяет она.
Это звучит как утверждение, а не вопрос.
— Угу, никто больше так не улыбается. Мне нравится.
— Правда? — не поднимая головы, спрашивает она.
— Ага. Мне нравится, как ты наклоняешь голову.