— Скоро его выпустят, — шепчет она. — Я знаю это. Просто знаю.
Я тоже прислоняюсь к стенке.
— Надеюсь, да.
Немного погодя она говорит:
— Знаешь, я скучаю по тем дням, когда мы собирались у меня во дворе.
Я киваю и шепчу:
— Я тоже.
Мы вспоминаем беспечные летние дни. Я говорю, что хотел, чтобы это было лучшее лето нашей жизни, последний привет юности. Как прекрасно все начиналось и как горько окончилось!
— Кто знает, может быть, такова расплата, — с болью размышляет она. — Понимаешь, жизнь — это игра уравновешивающих друг друга явлений. Никому не дано иметь чересчур много. Не понимаю только, почему бедному Доктору пришлось платить за мои ошибки.
И она вновь начинает плакать.
Я спрашиваю себя, что она подразумевает под своими ошибками, но ничего не говорю.
— На следующей неделе я собираюсь пойти в тюрьму «Эвин» и попробовать разузнать, где он.
— Я тоже пойду, — говорю я.
Сначала она говорит «нет», ведь они могут подумать, что я связан с Доктором, но в конце концов соглашается.
Зари не сердится, и тревога, мучившая меня с ночи ареста Доктора, понемногу отступает.
— Сегодня красивые звезды, — тихо произношу я.
— Да, — откликается она. — Ты думаешь, у каждого на небе есть своя звезда?
— Не у каждого, — уточняю я, — а только у хороших людей.
— Правда?
— Угу. И мы можем видеть лишь звезды людей из нашей жизни.
— Что ты имеешь в виду?
— Как я, например, вижу наверху Ахмеда.
— Какая звезда его? — спрашивает она, вглядываясь в ночное небо.
— Вон та.
Я указываю на одну из самых ярких звезд. Зари наклоняется ко мне, касаясь щекой моей руки. Я смотрю на ее затылок и плечи. Я вдыхаю запах ее волос и чувствую, что опьянен любовью и желанием.
— О да, я вижу ее. Его звезда большая, правда?
— Конечно. Одна из самых больших.
— А какая звезда Паши? — спрашивает она.
— О, меня там нет, — говорю я, надеясь, что она возразит.
— Нет?
Она оборачивается.
Я пожимаю плечами.
— Смотри внимательно. Тебя трудно не заметить.
Я гляжу вверх еще некоторое время, потом поворачиваюсь к ней, не говоря ни слова. Мы неотрывно смотрим друг на друга, потом она встает и идет к дому. В дверях она останавливается и спрашивает:
— Ты показывал ей мой рисунок?
Я ничего не говорю.
— Ты ей уже сказал?
Я качаю головой.
Она улыбается и исчезает в доме.
Сегодня пятница. Мы с Ахмедом дома, потому что школа закрыта. Фахимех в гостях у Зари. В переулке мы слышим рассказ о том, что летом террористы планировали взорвать дамбу в северной части Ирана. В городах ниже по течению погибли бы тысячи людей. Будто бы в нескольких сотнях метров от дамбы была замечена группа Доктора, за которой следили всю обратную дорогу до Тегерана. Я немедленно отметаю эти слухи как ложь, состряпанную правительством в оправдание ареста Доктора. Доктор — пацифист. Он верит в продвижение политических взглядов путем просвещения людей, а не их уничтожения.
Мы с Ахмедом сидим в тени дерева у моего дома и видим, как к дверям Зари подъезжает армейский джип. Из машины выходят двое мужчин, и я узнаю агента с рацией. Я цепенею, а они входят без стука. Через несколько минут мы слышим пронзительный крик Зари. Мы с Ахмедом бежим туда. Проталкиваемся в комнату, а они уже выходят. Человек с рацией смотрит на меня и подмигивает. Клянусь именем Бога, убью когда-нибудь сукина сына.
Зари сидит на полу, Фахимех заботливо склоняется над ней. На лице Зари застыло отчаяние и недоверие. Я подбегаю к ней.
— В чем дело? Что происходит?
Она поворачивается ко мне, и от горестного выражения ее глаз меня пробирает холодный озноб. Ахмед бросается к матери Зари, лежащей в обмороке. Я слышу, как джип выезжает из переулка, и вскоре в дом вбегают соседи. Старшие занимаются Зари и ее матерью.
— Их хотят заставить расплатиться за пулю, — мрачно произносит Фахимех.
— Какую пулю? — холодея, спрашиваю я.
— Пулю Доктора. Только так они смогут получить его тело.
Зима 1974-го. Психиатрическая лечебница «Рузбех», Тегеран
— Это я убил тебя, Доктор?
— Ты хотел меня убить?
— Нет.
— Тогда почему ты беспокоишься?
— Люди могут подумать, что я хотел.
— Почему?
— Ну, ты любил кого-нибудь, кого нельзя было любить?
— Да, — говорит Доктор.
— Правда? А Зари знала?
— Все было не так.
— В каком смысле?
— Просто все было не так.