Ахмед пожимает плечами.
— Я так рад, что не пришлось нарушать обет, данный священному братству боксеров.
Фахимех с улыбкой хлопает Ахмеда по плечу.
— Дорогой мой братец, — говорит она. — Ты ведь не собирался избивать бедного пацана, правда?
— Он не был пацаном, когда избил меня за несколько месяцев до этого, — саркастически произносит Ахмед.
— Он всего лишь пацан, — со смехом протестует Фахимех.
— Так или иначе, — говорит Ахмед, — к счастью для «пацана», он отошел в сторону. Она неслась к двери, истошно выкрикивая мое имя. Бог мой, жаль, тебя там не было! Она закатила такую сцену! Все повыскакивали из домов, чтобы посмотреть, что происходит.
— Через пару дней наши родители встретились и объявили соседям, что мы помолвлены, — говорит Фахимех, с ликованием показывая обручальное кольцо.
— Не могу поверить, что не заметил этого раньше, — говорю я, обнимая разом ее и Ахмеда.
— Мы не хотели без тебя отмечать помолвку, — говорит Ахмед. — И потом, мы хотим подождать до годовщины Зари.
Я необычайно счастлив за них. Это первая хорошая новость, которую я услышал за много месяцев.
По дороге к дому Зари мы останавливаемся у розового куста.
— Все за ним ухаживают, — шепчет Ахмед. — Ради Доктора, Зари и тебя.
Я с признательностью киваю.
— Мы не дадим этому кусту погибнуть, — говорю я.
— Никогда, — подтверждает Ахмед.
Мы подходим к дому. В голове проносится вереница образов — первый день, когда в эту дверь позвонила Фахимех и началось наше замечательное совместное лето. Никогда не забуду радостную улыбку Зари, когда она открыла нам. Они с Фахимех обнялись. Потом, перед тем как вернуться в дом, Зари посмотрела на нас и подмигнула. Сердце разрывается при мысли о том, что Зари никогда больше не выйдет открывать дверь в этом доме.
Я трясущимися руками жму на звонок, и нам открывает отец Зари. Он глядит на меня печальными глазами. Я несмело здороваюсь. Он делает шаг ко мне и так сильно обнимает, что я боюсь, как бы он не сломал мне ребра. Он долго не отпускает меня, и я чувствую, как он дрожит. У него на глазах слезы. Он отступает в сторону, и мы входим во двор.
Пока господин Надери закрывает дверь, к нам робко идет мать Зари. Ее тоже коснулся налет старости — на лице появились морщины, волосы поседели, в точности как говорил Ахмед. В ее усталом и больном теле скрывается подавленная, измученная душа. Я подхожу к ней, и мы рыдаем в объятиях друг друга.
«Никакая боль не сравнится с болью от потери собственного ребенка», — эхом звучит в голове голос моей матери.
Мать Зари берет меня за плечи и осторожно отодвигает от себя, чтобы заглянуть в мои заплаканные глаза. В ее добром, изможденном от горя лице я узнаю черты Зари. Под налетом скорби я различаю голубые глаза, точеный подбородок, прелестные скулы.
Она вытирает мне слезы и просит быть мужественным.
— Ты слишком молод, чтобы долго таить в сердце эту боль, — говорит она. — Милый, милый мой мальчик, знал бы ты мои чувства к тебе! Я очень ценю то, как ты относился к моей дорогой Зари.
Я киваю, вспоминая ту ночь, когда она увидела свою дочь на крыше в моих объятиях.
— Надо освободиться от прошлого и думать о будущем, — говорит госпожа Надери.
Она вновь обнимает меня и шепчет:
— Я знаю, у тебя хватит сил двигаться дальше. Уезжай из страны, как ты обещал Зари. Тебе нужно поехать в Штаты и получить высшее образование, потому что эту страну могут спасти только образованные люди. Когда будешь там, рассказывай каждому американцу о том, как отзывается на иранских матерях бессмысленная поддержка диктатора со стороны их правительства. Скажи им, что, пока они не перестанут расплачиваться за нашу нефть кровью наших детей, конца не будет этим зверствам. Обещай мне, что внесешь свою лепту в освобождение нашего народа, потому что ты в долгу перед Доктором и Зари.
Я киваю, но в душе не уверен, что смогу когда-нибудь покинуть этот переулок. После Зари какое значение имеет мое образование? Как я смогу поехать в Соединенные Штаты, страну, которая поддерживает человека, ответственного за смерть моего ангела?
Мы проходим мимо вишни и входим в дом. По пути в гостиную я замечаю в коридоре несколько коробок.
— Вы переезжаете? — спрашиваю я госпожу Надери.
— Да, но еще не сейчас, — отвечает она. — Можешь себе представить, как тяжело нам жить в этом доме.
Мысль о том, что дом, в котором жила моя Зари, будет занимать другая семья, наполняет меня болью.
Гостиная точно такая, какой я помню ее со дня рождения Кейвана. На полке по-прежнему стоит фотография Зари с Доктором. Тогда, глядя на этот снимок, мы едва не поцеловались. Чтобы не расплакаться, я поспешно отвожу взгляд от фото.