Мельник дошел до шкафа и стукнул кулаком по дверце.
— Здесь, — сказал он.
Анна открыла дверцу, и Мельник увидел молодого парня, сидящего в шкафу. Парень зажмурился от яркого света камер и с трудом встал на затекшие от долгого сидения ноги. Мельник снова коснулся Насти, чтобы убедиться, что все в порядке, и вдруг увидел, как что-то темное промелькнуло у нее в голове — будто тень от грозовой тучи, которую пронесло по небу порывом сильного ветра. Там был кто-то еще. Другой участник копался у нее в голове. Кто-то, о чьих возможностях Мельник не подозревал.
К моменту, когда Мельник покинул площадку, Настя так устала, что с трудом могла работать. Она сидела на стуле ссутулившись, тяжело опершись локтями о стол, и время от времени массировала виски, пытаясь унять начинающуюся головную боль. Ганя попытался сказать ей что-то утешающее, но она рявкнула на него, потому что злилась: из ревности он хотел избавить шоу от одного из самых перспективных участников. Потом зазвонил телефон.
— Да, я сейчас выйду, — ответила она, вздохнув.
Высокий благородно седеющий мужчина с приятными чертами лица ждал ее в припаркованной неподалеку машине. Едва только Настя села на заднее сиденье рядом с ним, машина отъехала от обочины.
— Зря вы, Владимир Иванович, общаетесь со мной напрямую, — сказала ему Настя, — участники у нас разные. Какой-нибудь сумасшедший может устроить скандал. Нам не положено встречаться.
— Я все понимаю, дорогая моя, все понимаю, — бархатным голосом проговорил мужчина. Его ухоженная рука рассеянно поигрывала с набалдашником светлой трости. — Но у меня есть к вам несколько вопросов. Очень важных вопросов.
— Что вы хотели спросить?
— Кто этот молодой человек, который только что проходил испытание?
— Просто один из участников. Обычный участник. Вячеслав Мельник…
— Анастасия, он не похож на обычного участника.
— Но…
— Я отдал большие деньги за победу в этом шоу. И часть из них пошла в ваш карман. Так что я думаю, я имею право спрашивать. Разве нет?
— Да, но…
— Вы даете ему точные подсказки.
— Нет. Мы ничего ему не говорили.
— Откуда же он знает?
— Я понятия не имею.
— Да? А мне показалось, что кто-то уверенно ведет его к финалу. Он красив, он верно угадывает… Может быть, вы взяли деньги с двоих? А, Анастасия Михайловна?
— Нет, что вы! Это совершенно невозможно!
Настя дрожала. Воспоминания о море совершенно исчезли из ее памяти, ей стало страшно. Она боялась возможного скандала и разговора с руководством.
— Вы гарантируете, что он не победит?
— Боже мой, конечно да!
— И даже не дойдет до финала?
— Да. Владимир Иванович, мы взяли его только потому, что он хорошо смотрится на экране. Это привлечет к шоу больше молодых женщин. А что касается его ответов… Я не знаю, как это объяснить, но я обязательно разберусь. Мы найдем того, кто сливает ему информацию, и этот человек будет сурово наказан. Я вам обещаю.
Машина объехала квартал и вернулась на то же место, откуда отправилась. Настя вышла на улицу и огляделась: вокруг не было ни души. Никто не видел, как она разговаривала с участником.
Отснятую в июне программу Полина смотрела два с лишним месяца спустя, в разгар солнечного сентября. Окно закрывали плотные белые жалюзи, так что разлитый по улицам свет едва ощущался в маленьком прохладном холле частной стоматологии, где громко тикали настенные часы и тускло поблескивал их медный маятник. Полине было неуютно: до этого дня она никогда не смотрела телевизор по собственной воле, поскольку ненавидела телевизоры. Они навсегда связались в ее сознании с матерью, которая прибавляла громкость, когда издевалась над ней.
Жить без телевизора вообще Полине не удавалось: тот, что стоял в холле напротив ее рабочего места, постоянно работал, чтобы развлечь ожидающих пациентов. Но она научилась мысленно отгораживаться от него, как будто выключала прямо у себя в голове.
Теперь же, когда ради Саши и Мельника ей приходилось смотреть на экран, она снова чувствовала себя маленькой и беззащитной, нервы ее натянулись как струны, голова ушла в плечи, рука нервно проводила по коротко остриженным волосам. Это движение было единственным, что позволяло Полине успокоиться: у нее больше не было косы, за которую мать могла бы сдернуть ее со стула.
— К Рыбину, на пятнадцать тридцать.
Резкий громкий женский голос заставил Полину вздрогнуть. Она так старалась примириться с телевизором, что не сразу поняла, кто говорит, кто такой Рыбин и что значит «пятнадцать тридцать».
— На пятнадцать тридцать к Рыбину, — раздраженно повторила женщина в оранжевом, в цвет будущего октября, пальто. Она стояла у стойки регистрации и барабанила по столешнице длинными ногтями цвета густого тумана.
— Ждите, — невежливо ответила Полина, — Рыбин пока занят.
Она снова взъерошила ежик своей короткой стрижки и продолжила смотреть «Ты поверишь!», не обращая внимания на недовольные взгляды, которые бросала на нее клиентка. Мельник мелькнул на экране и пропал: из-за женщины Полина не успела расслышать, что про него сказали. Теперь на экране был мужчина лет сорока, с крупным носом, маленькими глазами и волосами мышиного цвета, собранными в хвост. У него была замечательная улыбка: добрая, открытая, по-детски беззащитная. Полине он понравился. Загаданный шкаф мужчина пропустил и остановился перед другим, массивным, с длинной свежей щербиной на дверце.
План сменился, и теперь Полина смотрела на лабиринт снаружи и издалека. Между ней и шкафами была ведущая, которая шептала в камеру, чтобы не могли слышать участники:
— Константин прошел мимо нужного шкафа и остановился возле дверцы с отколотой щепкой. Приметный шкаф. Если помните, он даже не обсуждался — это было бы слишком просто. Неужели наш участник сделает такой очевидный выбор? Обидно. Помните, как хорошо Константин проходил стартовые испытания?
Участник отошел от шкафа и стоял чуть поодаль, качая головой и потирая подбородок маленькой рукой с тонкими пальцами и аккуратными, матово поблескивающими ногтями.
— Нет, не могу. Простите, — растерянно сказал он Анне. Та уже оказалась рядом и поддерживала Константина за локоть.
— Очень, очень жаль, — сказала она, сочувственно кивая головой. Константин доверительно прильнул к ней, будто давно был с ней знаком. — Что случилось?
— Потоки энергетические неравнозначны, — ответил Константин. Он произнес это так искренне, что даже тонко чувствующая Полина ему поверила. — Понимаете, — продолжил он, — мы ищем живую энергию…
— Так… — Анна выглядела встревоженной.
— …а мне мертвая идет. Вперебой. От этого шкафа.
— И что же с ним? — Анна удивилась. Она подошла к шкафу, открыла дверцу и заглянула внутрь. Там было почти пусто. На вешалке висела старая, годов восьмидесятых, вареная джинсовая куртка.
Константин прикрыл глаза и втянул воздух сквозь сжатые зубы. Его рука поднялась и закрыла лицо.
— Да, — глухо сказал он, — она стояла так. Она стояла здесь. Потом был резкий испуг. Сердце вздрогнуло. Потом — удар. Сердце остановилось. Острое… Нож. Кажется, нож. И… обмякла вот так вот, упала… Вы простите: не могу больше, не могу…
Константин плакал.
— Понятия не имею, о чем вы говорите, — сухо сказала Анна и отстранилась.
Полине захотелось разгадки. Она смотрела, как камера, подрагивая, следует за Константином, а он идет, опустив голову, то ли переживая поражение, то ли под впечатлением застигнувшего его видения. Другая камера показала, как из толпы на помосте вышел мужчина — очень похожий на Константина, такого же возраста, такой же комплекции, только короткостриженый. Он спустился по лестнице вниз, вытирая ладонью текущие по Щекам слезы, взял Константина за локоть и повел дальше от камер. Оператор какое-то время шел вслед за ними, потом отстал и показывал мужчин уже издалека: они стояли за фанерным щитом декорации и шептали, склонив друг к другу головы. Все было слышно: Константин забыл, что на нем остался включенный радиомикрофон.