— Я мог бы работать с полицией.
— Тебя высмеют и выставят за дверь.
— А если я найду способ?
— Не мне говорить тебе, что делать.
Она отвернулась к окну. Ветер рванул березовые плети, они зашуршали рассерженно и громко, как гремучие змеи.
Мельник не знал, как можно заставить полицию слушать себя, и после нескольких дней бесплодных размышлений обратился за идеями к «Гуглу». Он вбил в поисковую строку слова «полиция», «медиум», «расследование» и вперемешку со ссылками на сомнительные статьи из желтой прессы и малоизвестные фильмы получил многочисленные ссылки на программу «Ты поверишь!», третий сезон которой весной завершился на одном из крупнейших каналов. Мельник начал смотреть шоу с первого выпуска первого сезона и с удивлением обнаружил во второй же передаче настоящих полицейских. Речь шла о безнадежном деле: год назад муж и жена возвращались в город с дачи. Ехали днем, машина была в порядке, но они вдруг пропали. Через день машину обнаружили в стороне от дороги — исправную, с половиной бака бензина, — а назавтра в пяти километрах от нее нашли тела. Полиция зашла в тупик.
Мельник смотрел со все возрастающим интересом. Никто не называл преступника впрямую, но три участника дали интересные версии, услышав которые, полицейские заметно оживились. Значит, медиумам, прошедшим отбор в шоу, они верили.
Продолжая смотреть следующие выпуски, Мельник заметил, что сменилась контекстная реклама. Ему стали предлагать услуги колдунов и ясновидящих, на фотографиях он узнавал лица тех, кто участвовал в шоу. Он стал переходить по ссылкам и читать объявления об услугах. Набор их был довольно стандартным, а плата за один прием у медиума, хорошо показавшего себя в шоу, доходила до десятков и даже сотен тысяч рублей.
Мельник подумал, что это дает дополнительные возможности: если бы он стал зарабатывать такие деньги, то Сашу можно было бы отправить на реабилитацию в лучший европейский центр. И, может быть, следя за тем, как меняется Мельник, она смогла бы измениться сама — понять, как нужна им, начать себя беречь.
Он долго думал, долго рассматривал официальный сайт программы, на котором были изображены одетые в черные балахоны колдуны с магическими шарами в руках, и наконец решился.
С заполнением заявки Мельник провозился больше часа — он тщательно выбирал слова, стараясь выглядеть убедительно. Едва он закончил, зазвонил телефон. Мельника вызывали в полицию.
— Хотел уточнить кое-что в ваших показаниях, — сказал капитан Медведев, когда Мельник занял место на расшатанном стуле возле его стола. — При каких обстоятельствах студент Бойко завел с вами разговор, в ходе которого признался в совершенном преступлении?
Мельник смотрел вниз, на обшарпанный пол кабинета, на свои руки, сцепленные в замок на коленях. Ему не нужно было читать мысли капитана, чтобы понять: Медведев считает Мельника виновным.
— Это было на следующий день после убийства. Мы столкнулись на трамвайной остановке, когда оба возвращались из университета после занятий.
— Ваш дом в другой стороне, разве нет?
— Разве я сказал, что ехал домой?
— Допустим, не домой. И что же, он просто так подошел и сказал: «Вячеслав Станиславович, я хочу вам что-то рассказать?»
— Примерно так. Дословно я не помню. Кажется, он начал мямлить что-то невнятное, и я не сразу понял, что у него ко мне серьезный разговор.
— Угу. Так. И что же, вы стали говорить прямо на остановке?
— Нет. Зачем? Там было много людей. Мы отошли в сторону. Знаете, там есть небольшая аллея со скамейками, она ведет к университету. Вот там мы и сели.
— Вас кто-нибудь видел? Вдвоем? Как вы сидели на этой скамейке?
— Нет, никто.
— Что же, никто из студентов после окончания занятий не шел от университета к остановке?
— Может быть, они шли по соседней дорожке. А может быть, все успели пройти. Я ведь вышел из корпуса не сразу после звонка.
Капитан хмыкнул, встал из-за стола, подошел к окну; помолчал, глядя за забранное решеткой стекло. В кабинете было душно и пыльно. Мельник видел, что тут недавно делали ремонт, но обилие бумаг и пренебрежение работающих здесь мужчин к чистоте быстро воссоздали привычную хмурую, серую, обстановку. В кабинете никто не курил, и все же могло показаться, что в воздухе висит готовый рассеяться сигаретный дымок.
— Часто Бойко это делал?
— Убивал? Я не знаю.
— Обращался к вам за советом. Хотя бы просто делил-ОЯ ЧСМ» ТО личным.
Мельник промолчал.
— Так часто или нет?
— Он сделал это первый раз. Раньше мы никогда не разговаривали.
— И как вы объясните тот факт, что он пришел со своим признанием именно к вам?
Капитан повернулся к окну спиной, Мельник поднял голову, и их взгляды встретились. Игра шла по-крупному, Мельник прекрасно это понимал.
— Мне трудно судить, я не психолог, — ответил он. — Возможно, я просто показался ему достойным доверия. Я не знаю.
— Он объяснил вам, почему рассказывает об убийстве?
— Нет, не объяснил.
— И не просил оставить все в тайне?
— Нет, не просил.
— И поэтому вы пошли в полицию?
— Я пошел в полицию, потому что думал, что Бойко может убить кого-то еще. Он выглядел совсем больным.
— Мы спросили его, почему он пошел к вам.
— И?
— Он сказал, что не ходил.
— А что он сказал?
Коренастый капитан проигнорировал вопрос.
— Вы были знакомы с жертвой? — спросил он.
— Не знаю, — ответил Мельник. — Бойко не сказал мне, кто она, а я не стал спрашивать.
— Вы очень расстроитесь, если я скажу, что вы знали ее?
— Смерть человека меня всегда очень расстраивает, вне зависимости от того, знал я его или нет.
— Но вот что интересно: оказывается, что вы жертву знали, а Бойко — нет.
Капитан замолчал, и Мельник вдруг отчетливо увидел лицо девушки и понял, что действительно знает ее.
Капитан думал о ней, мысль была четкая и ясная — лицо с фотографии и имя. Мельник вздрогнул, Медведев впился взглядом в его лицо.
— Знаешь, кто она. Знаешь, — прошептал он утвердительно.
Мельнику нечего было возразить. Теперь он и в самом деле знал.
Два года назад она училась на первом курсе филфака, и Мельник читал в ее группе лекции по античной, а потом по средневековой литературе. Она кое-как сдала первую сессию, а ко второй даже не приступила — была отчислена. Девушка хотела восстанавливаться, ходила в деканат, встречалась с преподавателями и в том числе подходила к Мельнику, чтобы договориться о пересдаче.
— Это неправда, — Мельник почувствовал, как в нем вскипает злость, и сосредоточился на том, чтобы подавить ее. — Бойко тоже мог ее знать. Они учились на одном факультете.
— Значит, знаешь, кто она, — заметил капитан, и в голосе его звучало мстительное удовлетворение. — Только что не знал, а теперь вдруг узнал.
Мельник молчал, смотрел на носки своих ботинок, держал руки сцепленными в замок. Он не мог придумать ответа и чувствовал, что злость совсем близко. «Я не знаю, что будет с тобой, если я разозлюсь», — мысленно говорил он капитану. А тот продолжал:
— У меня многое не сходится, товарищ Мельник. Как же ты узнал о совершенном преступлении?
— Мне рассказал Бойко.
— Этому нет подтверждений.
— Но нет и опровержений. Мое слово против слова убийцы.
— Как ты узнал, кто жертва, если по твоему же собственному признанию Бойко тебе этого не говорил?
Мельник поднял голову и посмотрел капитану Медведеву в глаза. Он был зол, этот капитан. У него было два отличных сына. Один только что женился, другой встречался с девушкой, и выбор обоих сыновей капитану нравился. Медведев думал о тех, кто опасен для таких славных девочек. И он был уверен, что растерянный и подавленный мальчишка Бойко такое зверство совершить не мог, а стоял за этим самоуверенный взрослый извращенец, задумавший за что-то отомстить бывшей студентке или просто реализовать свои больные фантазии. Медведев думал, что Мельник заметил не очень здорового студента, надавил на него, заставил убить, а потом подставил, боясь, что студент сдаст его первым.