Пришлось напрячься.
Таких ям оказалось четыре: друг от дружки через два шага, через шесть и, почему-то, через семнадцать. Странно рассуждали древние. А рамочку мне продал года три назад всё тот же Ёрш Малахия, втридорога, но я купила и не пожалела. Думаю, что сделали её для зеркальца – какой смысл налагать заклятие на вышивку или миниатюру? А так заказала себе зеркальце стареющая щеголиха, чтобы забыть о годах и хоть там видеть себя молодой, потом стекло разбилось, а наследники не стали новое вставлять и рамку выбросили, не посмотрели, что на ней осталось наведённое заклятие. Ага. От зеркала. Маги называют это «индукцией». (Индукция – нравится мне это слово. Индукция! Может, я бы даже и сама так назвалась, да только «Крысинда» звучит веселее.) А рамка зашибись: посмотришь сквозь – и сразу видно, где есть магия, а где нет. Полезнейшая вещь (для того, кто понимает, конечно). Малахия, шельмец, сразу смекнул, кому она нужней всего, и придержал товар, так что я на него не в претензии: мог ведь и нюхачам загнать.
К полудню я продвинулась вперёд и вглубь шагов примерно на сто, нашла несколько занятных вещичек, разрядила пять ловушек, три не стала трогать, лишь пометила песком, трижды возвращалась пополнить запас факелов, спустилась на две лестницы и совершенно выдохлась, поэтому решила устроить привал в каком-то зале с колоннами. На этот случай у меня был припасён шахтёрский каганец, простецкий, безо всякой магии. Свету он давал чуть-чуть, да и ворвани кот наплакал, но мне должно было хватить. Гробница между тем поражала размерами. Кого же здесь похоронили? Жаль, я не знаю джунских иероглифов (а кто их знает?), а то бы выяснила. Впрочем, и без того было ясно, что строили её не для одного человека.
Я сидела, грызла сыр и финики и размышляла.
Какая всё-таки странная штука смерть! Торжественная, мрачная, величественная, пугающая и в то же время – тихая, скорбящая, невыносимо притягательная. Чёрный цвет и холод камня, тлен и разложение, самоцветы, кости, золото на полусгнивших тряпках… Пока она была итогом жизни, разделяющей чертой, её боялись. Не скажу, что после её исчезновения отношение к ней сильно изменилось, но… уважения определённо поубавилось. В то же время всем ещё памятен день, когда все мы (или почти все) лишились отцов, матерей и детей. Помимо прочего, смерть была единым и неумолимым палачом, всеобщим уравнителем, надеждой на покой и воздаяние для всех. Пред нею были все равны – богач, бедняк, наместник, хлебопашец, лавочник и жрец. В этом была некая неправильная, злая, но всё-таки справедливость, хоть какое-то утешение для страждущих. А что теперь? Боль от потери близких никогда не притупляется. Мучения болящих сделались бесконечны. А ведь даже эльфы рано или поздно уходят. Будь бессмертие уделом избранных, в этом был бы смысл, а так…
Казалось бы, теперь народ не запугаешь. Грабь, воруй, насилуй, поднимай восстания, бунтуй, режь на улице прохожих – нечего бояться, раз тебя за это жизни не лишат. Однако не всё так просто. Есть ведь и другие наказания. Могут приговорить к расчленению, а могут – к бесконечной пытке. Обольют кипящим маслом или поджарят на огне, потом дадут обратно мясу нарасти – и снова обольют, и так до бесконечности, а боль никто не отменял. Вечность в одиночной камере тоже не сахар, да и в каменоломнях постоянная нехватка каторжных рабов. Потому обычный жизненный уклад не особенно пострадал, да и законы мало изменились.
Но больше всего людей удручает невозможность иметь детей. Я говорила с многими и убедилась, что это так. Недаром молодые женщины ко мне так липнут: «Ах, какой ребёнок! Ах, какая девочка! У-тю-тю…», а взрослые тётки так и вовсе плачут. Да, наверное, в человеке от природы заложено больше, чем в эльфах или гномах. Людская жизнь теряет смысл, если некому оставить своё дело, ибо даже самое любимое дело когда-то может надоесть. А тоска приходит к людям ещё раньше, чем к Высокому народу.
Так я сидела, думала и почти схомячила лепёшку, когда на меня напал голем.
То есть это я потом поняла, что это голем, а тогда мне показалось, будто часть стены отделилась и рухнула на меня. И как я проворонила? Ума не приложу. Впрочем, сторожевой голем представляет собой именно что часть стены, которая оживлена заклятием. Наверное, так и было рассчитано, чтобы грабитель двинулся дальше, вглубь, а голем по прошествии некоторого времени пошёл за ним и перекрыл проход, закупорил его как пробка. Он и двигался сравнительно бесшумно – ни дыхания, ни стонов, только скрежет каменных суставов и тяжёлые шаги: «тум-м», «тум-м», «тум-м»…
Проклятие!
Хорошо, что я облюбовала для пикника этот зал, иначе мне бы точно никогда не выбраться, а так я начала кружить. Заклинатель, что писал для голема команды, был очень даже не дурак: каменная махина двигалась за мной, меняла направление, но так, чтобы всегда перекрывать дорогу к выходу. Чёт и Нечет бросили еду и с писком вертелись под ногами, пока я на них не прикрикнула.
Фонарь вот-вот грозил погаснуть. Пользуясь факелом как палкой, я более-менее отбивалась от тупых каменных культей. В принципе верно – пальцы этим тварям ни к чему: ударит этаким молотом – мало не покажется… Я видела, как их творят. Навряд ли это глина, он, скорей всего, цельнолитой. Заклятие у этой твари глубоко внутри, его не расплетёшь на бегу, да ещё в темноте. Тут всё дело в Карте или же Ключе – клочке бумаги или глиняной табличке, вложенной голему в рот (или, как в данном случае – в щель на затылке). Я не видела его дурацкого затылка, но надеялась, что щель для Карты там, и Карта тоже там. В противном случае мои надежды на спасение рассыпались в могильную пыль.
Мне нужна была эта Карта! Четыре угла и шесть колонн – это всё-таки слишком мало, чтобы убегать бесконечно. Я ругалась, уворачивалась, набивая синяки и шишки, а сама раз за разом посылала крысятам команду. Этот образ чуть ли не светился у меня во лбу: «Карта, дураки хвостатые, ну Карта же!!!»
Нет, всё-таки нельзя лазить под камнив одиночку, никак нельзя…
Чёт с Нечетом метались, прыгали, пищали и пытались заплести заклятие, пока наконец не сообразили, что от них требуется. Кто-то из них изловчился и запрыгнул в нишу, где стояла урна то ли с прахом, то ль с припасами, а уже оттуда – голему на плечи. Голем, может, и почувствовал неладное, но не придал этому значения. У него была одна команда: ждать, не дать врагу уйти, убить, потом опять влезть в нишу и снова ждать. Короче, сторожить. Ага. Наверняка его создатель позаботился об этом, и щель была слишком узкой для человеческих пальцев.
Но не для крысиных зубов.
Я где-то слышала или читала, будто крыса сдавливает зубы посильнее, чем акула, и я в это верю: а ну попробуй погрызи всю жизнь дерево, цемент, кирпич и всё такое прочее! Я сама видела, как два моих крысёнка за полчаса насквозь прогрызают свинцовую трубу. В общем, крыс нащупал щель и стал тянуть оттуда Карту. Голем несколько замедлил шаг, забеспокоился, зашарил лапами, забил себя по голове, но было поздно: маленькое тельце мелькнуло в воздухе, что-то звякнуло об пол, и голем навис надо мной каменной громадой, не закончив движения. Я едва успела отскочить, прежде чем он всей тяжестью грохнулся на пол и раскололся.
Да что ж это такое – второй раз меня сегодня пытаются раздавить!
«Чёт! Нечет!» – позвала я, убедилась, что оба целы и второго голема поблизости не наблюдается, и зашарила по полу в поисках таблички. Как я и предполагала, та оказалась глиняной. Мне повезло: будь она из железа или бронзы, никому не удалось бы сдвинуть её с места, но создатель голема рассчитывал на вечность, а глина в принципе не разрушается, если её не трогать. Каганец погас, я кое-как затеплила факел и уже в его свете рассмотрела Карту поподробнее. Там было четыре руны – все четыре совершенно незнакомые. Как интересно, подумала я: за столько веков ничего не изменилось – даже джуны использовали только четыре знака и (возможно) отпечаток пальца. Любопытное заклятие. Однако почему оно сработало с таким опозданием? Хотя в самом деле, должен же голем сколько-то выждать, прежде чем начать атаку, иначе даже мастер не успеет отойти. В падении табличка раскололась, но я на всякий случай и её положила в мешок – вдруг удастся загнать какому-нибудь практикующему заклинателю, всё хлеб.