– Была. И будет, – сказала Нэнси. – У нее лейкемия. – Помолчав, она сглотнула и добавила самое невыносимое: – Мы с ней близнецы.
Глава 3
После пятого заезда Чантер мрачно объявил, что его ждут пять студентов с факультета скульптуры. Им надо было, чтобы он похвалил их. И хотя он презирает систему, в которой живет, но, если его уволят, то как ему решить проблему с едой? Прощание с Нэнси выразилось в том, что он обтер ее руками спереди и сзади и собирался поцеловать открытым ртом в губы, но она ловко отклонилась, и поцелуй пришелся на ухо.
Он испепелил меня взглядом, будто это по моей вине не удался поцелуй. Нэнси не позволила повторить обряд прощания. Он насупился и пробормотал что-то про соль, которую насыплет ей на хвост, потом так резко повернулся на голых пятках, что скатерть, брелоки, цепочки, браслеты взвихрились, точно в центрифуге, и на высокой скорости направился к выходу.
– У него подошвы словно подметки, – заметила Нэнси. – Отвратительно. – Но на лице мелькнула тень снисхождения, и я понял, что для Чантера не все потеряно.
Нэнси сказала, что хочет пить, и что лучше всего жажду утоляет кока-кола. Вроде бы она хотела, чтобы я торчал рядом, и я решил торчать рядом. На этот раз без Чантера, мы вошли в специальный бар только для членов клуба – маленький зал на первом этаже у главного входа.
И там опять гремел голос австралийца с загипсованной ногой. Другая аудитория. Та же самая история. Его громовой бодрый бас наполнял маленький зал и эхом отдавался в холле главного входа.
– Из-за него не слышишь себя, – проворчала Нэнси.
В дальнем углу, где было меньше сутолоки, за маленьким столиком сидели майор Тайдермен и Эрик Голденберг. Похоже, перед ними стояли бокалы с тройной порцией виски. Почти соприкасаясь склоненными головами, они о чем-то шептались, уверенные, что их никто не подслушает. Отношения между ними едва ли кто-нибудь назвал бы сердечными. На склоненных лицах выражение жесткости и неуступчивости, и ни тени дружелюбия в быстрых взглядах, которыми они время от времени обменивались.
– Тот, что ходил за “Спортинг лайф”? – спросила Нэнси, заметив, куда я смотрю.
– Да. Второй тоже мой пассажир.
– Они не кажутся безумно счастливыми.
– Они не выглядели безумно счастливыми и по дороге сюда.
– Владельцы постоянно неудачливых лошадей?
– Пожалуй, нет. Они приехали сюда ради Рудиментса, с которым работал Кенни Бейст, а тренировала Энни Вилларс. Но в программе скачек они не заявлены как владельцы.
Нэнси достала свою программу.
– Рудиментс. Владелец герцог Уэссекс. Ни один из них не является глупеньким беднягой герцогом.
– Герцог?
– Да, – подтвердила она. – На самом деле, наверно, он не такой уж старый, но ужасно туповатый. Выглядит важно, и титул важный, но в голове одни опилки.
– Вы его хорошо знаете?
– Я часто его встречала.
– Очень тонкое различие.
– Да.
Двое мужчин в углу заскрипели отодвигаемыми стульями и направились к выходу. Громогласный австралиец заметил их, и его широкая улыбка раздвинулась еще на пару дюймов.
– Только поглядите, разве это не Эрик? Эрик Голденберг, это же надо! Иди скорей сюда, мой старый друг. Давай выпьем!
Голденберг принял приглашение совсем без энтузиазма, а майор почти побежал к двери, опасаясь, что его тоже включат в компанию. На прощание он смерил австралийца взглядом, полным неприязни военного к перебравшему штафирке.
Между тем австралиец, обняв Голденберга за плечи, взмахнул костылем, который задел Нэнси.
– Надо же! – закричал он. – Простите, леди, я не привык еще управляться с этими штуковинами.
– Ничего, – пробормотала Нэнси, а Голденберг шепнул что-то австралийцу, я не расслышал что, и мы не успели охнуть, как оказались в компании загипсованного бодряка, а он заказывал выпивку на всех.
Вблизи оказалось, что австралиец выглядит очень странно из-за того, что лицо и волосы у него совершенно бесцветные, а кожа удивительно белесая. Голова у него была почти лысой. Шелковистые волосы, обрамлявшие лысину, из белокурых превращались в совсем белые. Такими же были ресницы и брови, и даже губы постоянно улыбающегося рта казались кремовыми. Он выглядел так, будто загримировался под большего веселого призрака. Как выяснилось, звали австралийца Эйси Джонс.
– Тьфу, что это вы выдумали, – с отвращением сказал он мне. – Кока-кола для сосунков, не для мужчин. – И глаза у него были бледными с чуть заметным серо-голубым отливом.
– Не дави на него, Эйс, – вступил в разговор Голденберг. – Он повезет меня домой. Я вполне обойдусь без пьяного пилота.
– А? Пилот? – Громкий голос передал информацию пяти десяткам людей, которых она вовсе не интересовала. – Один из тех парней, которые летают? Большинство пилотов, которых я знаю, настоящие лихачи. Крепко живут, крепко любят, крепко пьют. Мужики что надо! – Он говорил это, широко улыбаясь, но за улыбкой скрывалось желание уколоть. – Давай, парень, живи опасно, не разочаровывай людей!
– Тогда, пожалуйста, пиво, – согласился я.
– Почему вы сдались? – Нэнси тоже разочаровалась, но по другой причине.
– Злить людей, когда можно избежать этого, все равно что кидать мусор в воду. В один прекрасный день он приплывет назад, но пахнуть будет хуже.
– Чантер бы сказал, что это аморально, – засмеялась она. – Нужно отстаивать принципы.
– Я выпью полбокала пива. Что от этого изменится?
– Невозможный человек.
Эйси Джонс подвинул ко мне пиво и следил, пока я не отпил пару глотков, потом принялся рассказывать, как он проводит время со своими друзьями-летчиками: скачки на разных континентах, горные лыжи, гонки и вообще жизнь сверхбогатых бродяг. Ом описывал эту жизнь так, что она казалась очень привлекательной, и слушатели улыбались и кивали. К никто из них, казалось, не понимал, что им рисуют картину полувековой давности, и что лучшее, к чему должен стремиться летчик, – это быть осторожным: трезвым, пунктуальным, наблюдательным и сосредоточенным. Бывают старые пилоты, и бывают глупые пилоты, но не бывает старых глупых пилотов. Что касается меня, то я старый, молодой, мудрый, глупый, тридцатичетырехлетний, а также разведенный и разоренный.