Внезапно дверь в стене коридора резко распахнулась и мне под ноги начали выкатываться человеческие черепа. Очень не хотелось заглядывать за дверь, но какая то сила подвела ближе и едва не впихнула внутрь. Я оказался в небольшом помещении, доверху забитом костями. Что-то шевельнулось на верхушке жуткой кучи и вдруг бросилось на меня, скаля длинные зубы. Тут я вскрикнул и проснулся.
— Интересно, интересно. Простите, голубчик, а вы не разглядели, какое именно существо атаковало вас?
Я поднял на Северцева глаза, пытаясь сообразить, что именно стоит за его вопросом: обычный интерес психиатра к своему пациенту или нечто большее? Однако, как бы там ни было, свои мысли он умеет скрывать не хуже меня, поэтому его тёмные глаза были по-прежнему безмятежны.
— Это — крыса, — сообщил я, изобразив улыбку на одеревеневших губах, — обычная крыса.
— Что, э-э, обычная крыса? — удивлённо переспросил Виктор Павлович, — вроде вашего, гм, Льва?
— Совершенно верно, вроде моего Льва. Ну и пусть великий толкователь сновидений и повелитель пленённых мыслей растолкует мои видения. Может быть я сумел перейти на новый уровень? Или всё по-старому: чувство вины у последнего выжившего перед погибшими, которое трансформировалось в груду обезличенных черепов. Муки совести преобразились в жуткие крики из тёмных дыр, которые, очевидно символизируют закрытые участки памяти. Всё верно?
На лице Северцева расцвела широкая ухмылка, точно ирония моих слов прошла мимо него. Однако через мгновение он стал полностью серьёзен.
— А как вы сами, голубчик, расшифруете собственное сновидение? — поинтересовался он и взял со стола массивный золотой Паркер, — ну, если отринуть Донцовское манихейство. Вы ведь у него учились?
— Сами знаете, — я пожал плечами, — ну а если совсем без иронии, мне до смерти надел карантин, который для меня превратился в настоящее тюремное заключение. От этого — постоянные застенки с подвалами и черепами. Плюс — воспоминания, трансформирующие любой образ в знакомую картинку.
— А крыса — от вашего драгоценного Льва, — подхватил Виктор Павлович, — вы же с ним даже спите, едва ли не в обнимку. Ну и не будем врать самим себе, голубчик, есть немного и того, о чём вы так язвительно упоминали. Подсознание — штука сложная, до конца не разгаданная.
Он помолчал, повертел Паркер в руках и сделал неуверенную попытку сломать его, однако фирма есть фирма — ручка успешно отразила поползновения владельца. Где то в глубинах моего пиджака заворочался Лев, видимо устраиваясь на ночлег. Впрочем, это ничего не означало: иногда подобные приготовления лишь скрывали начало атаки. Вот именно такие хитрости позволили ему выжить.
Между прочим, искусство казаться крепко спящим здорово выручило и меня, причём не один раз. Оно и ещё мгновенная реакция. Плюс кое что ещё. Но об неучтённом факторе знал лишь главный энергетик «Вспышки» — Богатырёв. Ныне покойный. В памяти всплыли его голубые глаза, горящие яростным желанием жить. Кроме этого там присутствовала ещё одна жажда, гораздо сильнее.
— О чём задумались, голубчик? — немедленно поинтересовался Северцев, — по вашему лицу хорошо видно, как вас терзает некая неприятная мысль. Поделитесь, будьте так любезны.
— «Вспышка» вспомнилась, — неохотно отозвался я, не в силах избавиться от навязчивого видения, — последние дни, в частности. А это — ОЧЕНЬ неприятные воспоминания.
— Верю, голубчик, охотно верю, — Виктор Павлович, с видимым сочувствием, покачал головой, — крайне неприятно, что не сохранилось ни единого документального подтверждения ваших рассказов. Это крайне помогло бы нам, в нашем сотрудничестве и как мне кажется, весьма сократило срок карантина.
— К сожалению с этим ничего не поделаешь. Да вы и сами всё знаете, — я только развёл руками, отобразив на лице виноватую улыбку ни в чём не повинного человека, — Малышев в последние дни был совсем плох, но я и не знал, насколько. Кто мог подумать, что главному оператору придёт в голову уничтожить всю имеющуюся информацию, вплоть до аварийных самописцев?
— Да, да, бокс с чёрными ящиками выгорел до основания, — Северцев положил ручку в ящик стола и протёр очки специальной салфеткой, бросив на меня стремительный взгляд безоружных глаз, — кстати, голубчик, именно эта часть вашей истории вызывает наибольшее сомнение. Нет, нет, не у меня, я то вам полностью доверяю. Но эти писаки, акулы пера…Кое-кто осмеливается утверждать, дескать именно вы уничтожили все записи, пытаясь скрыть от общества своё поведение во время голодного бунта.