— Ей пробило крупную артерию на ноге, — сказал Ларсен, — и она истекала кровью прямо посреди улицы, а эти твари хватали ветчину и консервы.
Несколько минут слышно было лишь сбивающееся дыхание Ларсена. Он сглотнул.
— И на них были… — осторожно начал кто-то.
— Да, — голос Ларсена снова зазвучал уверенно, — шлемы с мертвой Юстицией.
Мужчины закивали.
Один из них кашлянул.
— Скажи-ка, а вот этот ручной пулемет… Он рабочий?
Через два дня мы были готовы.
Мы прошли обучение стрельбе в тире под руководством Пита Даунинга, бывшего морского офицера, воевавшего в Басре, в Ираке. Мы с ним и с Чангом, инженером-строителем, тщательно изучили план дома — этот план Чанг раздобыл благодаря связям в Департаменте строительства и жилищного хозяйства. Даунинг разработал план нападения и представил его остальным. Для этого мы арендовали подвал в тире. Даунинг подчеркнул, что в доме, возможно, есть и другие похищенные, и тем самым словно завуалировал изначальную цель операции — освобождение Эми. Странно, но, закончив, он тем не менее обратился ко мне:
— Ну что, Уилл Адамс, убедительно?
Я кивнул.
— Спасибо. — Даунинг свернул большие листы бумаги со схемами.
— Тогда встречаемся здесь в полночь. — Я встал. — И не забудьте одеться в темное.
Мужчины поднялись и прошли мимо меня к двери. Многие из них кивали мне. Я внезапно понял, что они считают меня лидером. Неужели оттого, что я все это затеял? Или не только? Потому что я сформулировал нашу задачу, не только практическую, но также моральную и общественную? Я сказал, что справедливость не получают, ее добиваются, — возможно, эти слова разожгли в них жажду борьбы, которую сами они пробудить были не в силах, но которой им недоставало сейчас, в нравственно подходящий момент? Возможно. Потому что они, возможно, заметили, что за каждое свое слово я отвечаю. Что каждый из нас обязан отрубить голову Левиафану, морскому чудовищу, пока оно не выросло таким огромным, что поглотит всех нас.
Впрочем, по-моему, никто не думал об этом в ту ночь, когда колонна из трех машин ползла по крутому серпантину к прилепившейся к склону холма вилле. Я сидел на заднем сиденье, между двумя другими мужчинами, и думал лишь о том, что мне предстоит делать, о том, в чем, согласно плану, заключались мои практические задачи. И о том, что умирать я не хочу. Кроме запаха пота, мои спутники источали еще один запах — думаю, он и от меня исходил. Запах страха.
VII
Меня разбудили выстрелы, крики и топот в коридоре.
Сперва я подумала, что они устроили вечеринку, слегонца слетели с катушек и что кто-нибудь пособачился, скорее всего с Рагнаром.
Кто-то дернул ручку двери в мою спальню. И понял, что дверь заперта. Как всегда. Нет, я не боюсь, что они завалятся меня насиловать. Во-первых, они знают, что я из них мозги вышибу, во-вторых, знают, что Брэд им башку открутит, а в-третьих, ты словно теряешь привлекательность, когда парни понимают, что ты западаешь на то же, что и они сами, — на девушек. Но мне также известно, что когда ты, мягко говоря, в неумеренных количествах употребляешь расширяющие сознание препараты, то рано или поздно решишь попытать счастья. А это принесет им столько мороки, что лучше держать дверь запертой. Но на мой взгляд, взаперти сижу не я, а они.
Я спустила ноги с кровати и вытащила из-под нее «калашников». Голоса в коридоре принадлежали не нашим, и я услышала грохот. Оглушающие гранаты. Сегодня ночью дежурит Оскар, какого вообще хрена, он что, заснул?
Дверь больше никто не дергал. Значит, мимо прошли? В ту же секунду я услышала глухой щелчок из-за двери и звук, похожий на удар плетью, когда пуля пролетела мимо меня и впилась в стену.
Я подняла автомат, выдернула предохранитель и дала очередь. Даже в полутьме я видела, как пули раскрошили дверь и из нее во все стороны полетели белые щепки. Кто-то повалился на пол и завопил. Я натянула штаны, накинула куртку и бросилась к окну. Внизу на газоне лежал Оскар, раскинув в стороны руки и ноги, словно принимал лунные ванны. Рядом валялся «калашников». Я быстро прикинула: сколько их, я не знаю, но Оскара они взяли, не дав поднять тревогу, и у них есть оглушающие гранаты. То есть вряд ли любители. А мы? Сборище обдолбанных подростков, поднаторевших в нападении, но уж никак не в защите. И если я сама быстро что-нибудь не придумаю, то очень скоро все придумают за меня.