На мгновенье Хоуард увидел стрелка в задней кабине. Это был юнец лет двадцати, не старше, с энергичным загорелым лицом. На нем было желтое кепи какого-то студенческого союза, он стрелял в них — и смеялся.
Два фланговых самолета пролетели мимо, средний был уже совсем близко. Старик видел бомбы, подвешенные в рамах под крылом, и в смертельном страхе ждал — вот сейчас упадут. Бомбы не упали. Самолет пронесся над головой, едва ли не в сотне футов. Хоуард, обмякнув от облегчения, смотрел ему вслед. Он видел — ярдов на триста дальше над дорогой бомбы отделились от самолета и вверх взметнулись обломки. Колесо какой-то повозки проплыло по воздуху, потом упало в поле.
И опять начался тот же изящный, плавный танец: задний самолет менялся местами с левым. Они исчезли вдали, и скоро до Хоуарда донесся грохот — новый груз бомб обрушился на дорогу.
Он выпустил детей и сел на траве. Ронни раскраснелся от волнения.
— Как близко пролетели! — сказал он. — Я их хорошо видел. Ты хорошо видела, Шейла? Слышала, как они стреляли из пулеметов?
Он был в восторге. Шейла оставалась невозмутима.
— Можно мне кусочек апельсина? — спросила она.
— Нет, ты достаточно поела, — медленно, машинально сказал Хоуард. — Пей молоко. — Он повернулся к Розе и увидел, что та вот-вот расплачется. Он привстал на колени и нагнулся к ней.
— Тебя ушибло? — спросил он по-французски.
Она молча покачала головой.
— Тогда не надо плакать, — сказал он мягко. — Выпей молока. Это будет тебе полезно.
Девочка подняла на него глаза.
— Они вернутся? Мне не нравится, как они трещат.
Старик потрепал ее по плечу.
— Ничего, — сказал он нетвердым голосом. — От треска вреда не будет. Едва ли они вернутся. — Он налил в чашку молока и протянул Розе. — Пей.
Ронни сказал:
— Я не струсил, правда?
— И я не струсила, правда? — эхом отозвалась Шейла.
— Никто не струсил, — терпеливо ответил старик. — Розе не нравится такой треск, но это не значит, что она струсила. — Он посмотрел в сторону автобуса, там собралась небольшая толпа. Похоже, что-то случилось, надо пойти посмотреть. — Вот вам апельсин, — сказал он. — Разделите на три части. Ты почистишь, Роза?
— Mais oui, monsieur[32].
Хоуард оставил детей в радостном ожидании лакомства и побрел к автобусу. В толпе стоял крик и гомон; почти все женщины плакали от страха и ярости. Но, к удивлению Хоуарда, жертв не было, только у одной старухи пулей начисто оторвало два пальца на левой руке. Три женщины, привыкшие оказывать первую помощь при несчастьях на полевых работах, довольно ловко перевязывали ее.
Хоуарда поразило, что никто не убит. Десятком пуль с правого самолета прошило кузов автобуса ближе к задней стенке; пули с левого самолета изрешетили передние колеса, шоферскую кабину и радиатор. Но в толпе крестьян, сбившихся у двери, никто не пострадал. Даже пассажиры маленького «пежо» уцелели; только у одной из женщин в повозке, которую прежде тащил мул, оказалось задето бедро. А мул издыхал на дороге.
Хоуард ничем не мог помочь раненым женщинам. Его внимание привлекла мрачная кучка людей, которые окружили шофера автобуса; они подняли капот и уныло глядели на мотор. Старик подошел к ним; он мало смыслил в технике, но и ему стало ясно, что тут неладно. Под мотором расплылась большая лужа воды, из пробоин в радиаторе и цилиндре еще струилась бурая ржавая жидкость.
Один из пассажиров отвернулся и сплюнул.
— Ça ne marche plus[33], — сказал он кратко.
Смысл этих слов не сразу дошел до Хоуарда.
— Что же делать? — спросил он шофера. — Будет ли еще автобус?
— Какой дурак его поведет.
Наступило напряженное молчание. Потом шофер сказал:
— Il faut continuer à pied[34].
Хоуарду стало ясно, что это — безотрадная истина. Было около четырех часов, и до Монтаржи оставалось двадцать пять километров, то есть пятнадцать миль — меньше, чем до Жуаньи. По дороге от Жуаньи они миновали одну или две деревушки; несомненно, еще одна или две встретятся до Монтаржи. Но едва ли оттуда идут автобусы, и уж наверно там нет гостиницы.
Ужасно, но больше ничего не придумаешь. Ему и детям, видно, предстоит идти пешком до самого Монтаржи.
Хоуард вошел в простреленный автобус и собрал все пожитки — два саквояжа, небольшой чемодан и оставшиеся свертки с едой. Сам он все это далеко не унесет, разве только хоть что-нибудь возьмут дети; понятно, их помощи хватит ненадолго. Шейле ничего не снести; пожалуй, большую часть пути ее самое надо будет нести на руках. И если Ронни и Розе предстоит пройти пятнадцать миль, им надо идти налегке.