— Ну, хватит, — оборвал Арвер. — Ступай в кухню и сиди там, пока я не позову.
Мальчик вышел. Арвер повернулся к Николь.
— Я в отчаянии, что он такого наговорил.
— Он слишком много выстрадал, — сказала Николь. — И он еще маленький.
Арвер кивнул.
— Что с ним только будет, ума не приложу, — сказал он угрюмо.
Все долго молчали. Хоуард отпил глоток перно.
— Одно из двух, — сказал он. — Либо мальчика очень скоро схватят немцы. Пожалуй, он попытается убить одного, и тогда его пристрелят на месте. Или его отправят в шахты. Он все время станет бунтовать, и скоро его забьют насмерть. Это одна возможность.
Арвер тяжело опустился в кресло напротив Хоуарда, на столе между ними стояла бутылка перно. Что-то в тоне старика было очень близко ему.
— А вторая возможность? — спросил он.
— Он может бежать с нами в Англию, — сказал Хоуард. — Тогда он попадет в Америку, к нему будут добры, о нем позаботятся, и через год или два он забудет все пережитые ужасы.
Арвер проницательно посмотрел на старика.
— Значит, одно из двух — что же именно?
— Это в ваших руках, мсье. Мальчику не спастись от немцев, если вы ему не поможете.
Смеркалось, и в сумерках длилось и длилось молчание. Наконец Арвер сказал:
— Я посмотрю, что можно сделать. Завтра мы с мадемуазель съездим в Леконке, обсудим все это с Жан-Анри. А вы оставайтесь тут с детьми и никому не показывайтесь на глаза.
9
Почти весь следующий день Хоуард провел на залитом солнцем лугу, тут же играли дети. Его щеки и подбородок обросли колючей щетиной и вызывали досадное ощущение неопрятности, но лучше не бриться, так безопаснее. Вообще же он чувствовал себя хорошо. Желанный отдых освежил его.
Хозяйка притащила ему из пыльного подвала старое плетеное кресло, протерла тряпкой; старик поблагодарил и удобно уселся. Дети окружили котенка Жожо и пичкали его молоком и всем, что он только соглашался съесть. Скоро котенок сбежал от них, вскарабкался к старику на колени и уснул.
Потом, как-то незаметно для себя, Хоуард занялся массовым изготовлением свистков, а дети стояли вокруг и следили за его работой.
По временам у изгороди появлялся маленький поляк Маржан, стоял и пытливо смотрел на всех, лицо его было непроницаемо. Хоуард заговорил с ним, позвал, предложил составить им компанию, но мальчик что-то пробормотал — его, мол, ждет работа — и застенчиво скрылся. Однако еще не раз возвращался и смотрел на играющих детей. Старик больше не тревожил его, не стоило торопить рождение дружбы.
Среди дня где-то на западе вдруг загремели оглушительные взрывы. С ними смешался треск зениток; дети прекратили игру и удивленно озирались. Потом откуда-то с поля неподалеку взлетели, словно куропатки, три одномоторных боевых самолета, промчались над ними на высоте около двух тысяч футов и, все набирая скорость и высоту, понеслись на запад.
— Это были бомбы, я-то знаю, — рассудительно сказал Ронни. — Сперва они воют — уи-и… а потом падают и взрываются — бум! Только это очень далеко, вот мы и не слышали воя.
— Уи-и… бум! — отозвалась Шейла.
За нею то же изобразил Пьер, и скоро все дети бегали кругами, подражая вою и грохоту бомбы.
А настоящие взрывы слышались реже, и скоро под летним солнцем все стихло.
— Это немцы кого-то бомбили, да, мистер Хоуард? — спросил Ронни.
— Да, наверно, — ответил старик. — Поди, подержи кору, пока я тут закреплю.
Он продолжал мастерить свистки, и дети забыли про бомбежку.
К концу дня вернулись Николь и Арвер. Оба были в грязи, ладонь девушки глубоко рассечена и кое-как перевязана. Хоуард был поражен ее видом.
— Дорогая моя, что случилось? Какая-то дорожная авария?
Она засмеялась не совсем естественным смехом.
— Это англичане, мсье, — сказала она. — Был воздушный налет. Среди дня, мы как раз были в Бресте. И меня ранили англичане, мсье.
Поспешно подошла мадам Арвер, принесла рюмку коньяку. Потом увела девушку на кухню. Хоуарда оставили на лугу, он сидел и смотрел на запад.
Дети едва ли наполовину поняли, что произошло.
— Это гадкие самолеты ранили Николь, да, мсье? — сказала Шейла.
— Да, — подтвердил старик. — Хорошие самолеты так не делают.
Девочке вполне довольно было такого объяснения.
— Наверно, это был очень, очень гадкий самолет, раз он ранил Николь.
Все с ней согласились.
— Гадкие самолеты немецкие, а хорошие — английские, — сказал Ронни.
Хоуард не стал объяснять, что тут все не так просто.
Потом из дому вышла Николь, очень бледная, с аккуратно забинтованной рукой. Мадам Арвер увела детей на кухню ужинать. Хоуард спросил Николь, что же с рукой.