Он оделся и померил ей температуру. Оказалось, чуть выше нормальной; чем бы ни было вызвано недомогание, девочка явно поправляется. Он умыл детей и, оставив Ронни одеваться, пошел заказывать завтрак.
Весь распорядок жизни в гостинице уже нарушился. Из ресторана выносили мебель; ясно, здесь уже не подадут завтрак. Хоуард добрался до кухни, застал там горничную, она уныло совещалась с двумя другими служанками; он попросил отнести поднос с завтраком к нему в номер.
То был тягостный, утомительный день. Вести с севера были неизменно плохи; на улицах люди собирались кучками, разговаривали вполголоса. После завтрака Хоуард, взяв с собой Ронни, пошел на вокзал справиться насчет поездов на Париж; Шейлу он оставил в постели на попечении верной Розы.
На вокзале выяснилось, что поезда до Парижа идут очень неаккуратно «a cause de la situation militaire»[20], но все-таки идут каждые три-четыре часа. Насколько тут было известно, от Парижа до Сен-Мало движение нормальное, хотя это и Западная дорога.
Хоуард прошел с Ронни к центру города и не очень уверенно вошел в детский отдел большого магазина. Приветливая француженка продала ему два шерстяных детских свитера и серое ворсистое одеяло. Купить одеяло ему подсказал не рассудок, а скорее чутье, страх перед трудностями дороги. Из всех возможных осложнений он больше всего опасался, как бы кто-нибудь из детей опять не заболел.
Они купили еще немного конфет и вернулись в гостиницу. Вестибюль уже заполнили французские чиновники, явно измученные и усталые с дороги, они спорили из-за комнат. На лестнице Хоуарду встретилась девушка-конторщица. Он может остаться у себя в номере еще на одну ночь, сказала она, потом ему придется выехать. Она постарается, чтобы ему приносили поесть, но он, наверно, понимает, все теперь будет не так хорошо, как хотелось бы.
Хоуард поблагодарил и поднялся по лестнице. Роза читала Шейле книжку о Бабаре; она забралась с ногами на кровать, и они вместе смотрели картинки. Шейла взглянула на Хоуарда, веселая, оживленная, какой он знал ее в Сидотоне.
— Regardez, — сказала она, — voici Jacko[21] карабкается на спину Бабару прямо по хвосту. — От восторга она никак не могла улежать спокойно. — Правда, какой озорник?
Хоуард наклонился и посмотрел на картинку.
— Да, озорная обезьянка, — сказал он.
— Ужасно озорная, — сказала Шейла.
— Qu'est-ce que monsieur a dit?[22] — тихонько спросила Роза.
Ронни объяснил ей по-французски, и дети снова перешли на этот язык. С Хоуардом они всегда разговаривали по-английски, но естественно переходили на французский, играя с другими детьми. Старику нелегко было определить, какой язык им ближе. В целом Ронни как будто предпочитал английский. Шейла, младшая, чаще сбивалась на французский, быть может потому, что еще недавно была на попечении няни.
Детям сейчас весело и без него. Хоуард достал саквояж и осмотрел: слишком он мал, все необходимое для троих не вместить. Этот саквояжик вполне снесет и Ронни, а кроме того, нужно достать чемодан побольше, его Хоуард понесет сам. Прекрасная мысль, решил старик и вышел из спальни, сейчас он купит дешевый фибровый чемодан.
На лестнице ему встретилась горничная. Немного робея, она остановила его:
— Мсье завтра уезжает?
— Придется уехать, надо освободить комнату, — ответил старик. — Но, я думаю, малышка уже достаточно оправилась и может ехать. К завтраку я позволю ей встать, и днем она немного с нами погуляет.
— Вот и хорошо. Ей полезно погулять по солнышку… — Горничная опять замялась, потом спросила: — Мсье поедет прямо в Англию?
Он кивнул.
— В Париже я не задержусь. Первым же поездом отправлюсь в Сен-Мало.
Она с мольбой обратила к нему изрезанное морщинами, преждевременно увядшее лицо.
— Мсье… даже страшно вас просить… Может, возьмете Розу с собой в Англию?
Хоуард молчал, он просто не знал, что тут отвечать. А женщина поспешно продолжала:
— У меня есть деньги ей на дорогу, мсье. И Роза хорошая девочка, очень хорошая. От нее вам не будет никакого беспокойства, мсье, она тихая, как мышка…
Всем существом старик чувствовал, что этот разговор нужно оборвать немедленно. Он знал, хоть и не желал себе в этом признаться: чтобы добраться до Англии с двумя детьми на руках, ему понадобятся все его силы. В глубине его сознания таился страх — страх перед неминуемым, непоправимым несчастьем.
Он посмотрел на заплаканное встревоженное лицо и спросил, лишь бы выиграть время:
— Но зачем вам отсылать ее в Англию? Война никогда не дойдет до Дижона. Розе ничего здесь не грозит.
— У меня нет денег, мсье, — ответила горничная. — У нее в Англии отец, а присылать нам сюда деньги он не может. Лучше ей теперь поехать к отцу.
— Может быть, я сумею помочь ему переслать деньги, — сказал Хоуард. Он мог это сделать при помощи своего аккредитива. — Вам ведь не хочется расставаться с девочкой, правда?
— Мсье, во Франции сейчас так плохо, вам, англичанам, не понять, — был ответ. — Подумать страшно, что с нами будет, нам всем страшно.
Оба помолчали.
— Я знаю, что дела очень плохи, — негромко сказал старик. — Мне, англичанину, теперь нелегко будет вернуться на родину. Надеюсь, что доеду, но все может случиться. Представьте, вдруг я почему-либо не смогу увезти Розу из Франции?
Лицо женщины сморщилось, она поднесла к глазам угол фартука.
— В Англии с Розой ничего не стрясется, — пробормотала она. — А здесь, в Дижоне… ума не приложу, что с нами будет. Подумать страшно… — Она опять заплакала.
Хоуард неловко потрепал ее по плечу.
— Ну-ну, — сказал он, — я подумаю. Такие дела наспех не решают.
И он поторопился уйти.
Очутившись на улице, он совсем забыл, зачем шел. Машинально шагал он к центру города, гадая, как избежать новой ответственности. Потом зашел в кафе и спросил кружку пива.