Ну, конечно, — швейцарское гостеприимство он грыз с наслаждением: чистые тарелки, чистые постели, чистые домики… «Я всегда удивлялась, — Ольга помахала рукой монаху, который нес корзину, наполненную камнями для починки дороги, — я всегда удивлялась, как хватало у его мышильды бесстыдства говорить, что в Швейцарии трудно будет устроить революцию. Коли эти люди счастливы — и совсем не хотят революции, так оставьте их в покое! Конечно, если ваша цель в самом деле — счастье людское…»
Она говорила еще, еще — Булен шел чуть впереди, вдруг обернулся со смехом: «Ты меня намедни убеждала: к чему болтовня про все подобное. И вот… Кажется, на тебя дурно влияет наш болгарин…». Ольга бросила в него мелкий камушек: мимо. От второго спрятался за карликовым дубом: он гладил его по коре и сожалел, что в здешних горах не растет земляничник — тот, что любит крымские горы.
«…сколько раз вы ездили в Крым? Я опять забыл. Гаспра? Гурзуф? Ну, разумеется. В Ялте твоя мама всегда вытрясала кошелек твоего отца. А земляничника здесь нет…»
Но зато здесь, когда уходит снег, сами собой — не так, как у нас по клумбам — растут нарциссы. Их ходят собирать толпами. Перед войной было, во всяком случае, так. Теперь больше рассказов про это. Но, например, патер Шабонэ собирает. Он как-то принес Ольге две корзины: оставил на ступенях у входа. Булен, выйдя на полуденный моцион до книжной лавчонки (мало ли какая неожиданная весть обнаружится в газетах всяких наречий), вернулся сразу же с корзинами. «У тебя появился, — сказал он с гордостью, — тайный поклонник». Нет, не тайный. Вслед за Буленом брякнула колотушка (можно было бы установить электрический звонок, но владелец коттеджа полагал, что с колотушкой романтичнее), и они встретили Шабонэ. «Простите, — сказал он, шепча, — я вернулся объяснить, что эти цветы собрал я. Мне же все равно некому их отдать. Вот, если хотите. Я вернулся, потому что подумал, что особенность профессии вашего мужа заставит предполагать нехорошее… Бомбу, например. А это просто цветы…»
Но нарциссы Ольга вспоминала не из-за чудака Шабонэ. (Кстати, теперь ты видишь, какой ты конспиратор?) В апреле 1943-го к ним приедет Илья — она смогла уговорить его в почти нежных письмах. И они отправятся в горы — «А что еще делать?» (она смеялась, как дурочка) — собирать цветы.
Она (женская память — так именовал это Булен — и Ольга злилась) запомнит желтые из-за нарциссов склоны, и как Илья поскользнется на влажной от росы траве, уронит ее зонтик (солнце такое, что можно ожечь лицо) — нет, в пропасть не упадет — это ей станет вдруг на минуту дурно (или притворство?) на краю самого захватывающего обрыва — Булен умиротворится ниже их шагов на пятьдесят, на раскладном стульчике, — а она на правах старожилки подарит Илье лучший вид на Интерлакен — «Смотри, вот и наш дом». — «Неужели ты видишь?» — Как легко его всегда было облапошить — «Ну, конечно, ну слева. А ты разве нет?» — «Стараюсь». — «А внизу: видишь корову?» — «Корову?» — «Ну да. Вот и колоколец у нее на шее. И надпись: Mein lieben Iljuscha, du hast dich nicht verändert…»[9] Будет хорошо смеяться.
А Булен что запомнит? Разумеется: свои вечера у камина. Нет, потчевать Илью обществом говорунов Федор счел неразумным. Он понимал, что специалист по мухам и божьим коровкам далек от политических манифестов и идей корпоративного государства, а, впрочем, и любого другого государства. А вот как ему «Черные глаза» (местное винцо)? Или бутыль с язвенного цвета этикеткой «Das Getränk von Göttern» («Напиток богов»)? Средство для Begeisterung (воодушевления)? — засмеется Илья. Пожалуй.
После такого средства все же оседлаешь даже некормленого конька. «Каковы настроения… в вашем… Берлине?» (Булен всегда удивлялся, как «Das Getränk von Göttern» задерживает движения языка) — «Мы больше в пригороде». (Илья — виновато) — «Но все-таки?» (качнется вперед) — «Ничего нового — микроэволюция дрозофил» — Булен прихрюкнул — «Мухи-хи-хи, — Булен весело поерзал в кресле. — Ну а двуногие мухи что? Все-таки даже в вашем лесу, где вы глядите в микроскопы, нельзя же совсем делать вид, что ничего не происходит?» — «Правда… (слушай, а приятный твой дасгетранк — и сделал губами пцып). Где-то рядом падали бомбы — кажется, англичане бомбили. Но у нас есть убежища. Впрочем, туда ходить… У меня, например, надо выйти на улицу и только пройдя через двор залезть в кротовью нору. Жалко терять времени. Да я и не помню, чтобы еще другой раз бомбили рядом». — «Что же? — Булен почти гневался. — Ваши первые лица не понимают важность исследований? А если, в самом деле, жахнет?» — «Нас особенно не тормошат. Тихо себе копошимся. Николай Владимирович… (Илья приостановился) мне сказал, что если немцам каюк, то нам тоже надо куда-то выбираться. Как-нибудь в Америку (твое здоровье). Только это надо бы делать всем вместе — а то получится, что крысы (улыбнется) бегут с корабля». — «А ты что-нибудь слышал про планы красных после войны? Ты слышал про роспуск колхозов?» — «Почему бы и не распустить — народ уж наверное настрадался…» — «Га-а… — зарычал Булен, — так и распустили! За божьими коровками, я смотрю, ты совсем стал божьим человеком. А что-нибудь слышал про то, как Москва намерена после войны отменить национальные республики? Потому что тяжесть войны — смотри, как заливают! — легла только на русских, а все остальные оказались ненадежными. Крысхозы, я уже сказал, распустят. Ведь Коминтерн распустили! А церкви, наоборот, открыли! Комиссаров отменили в октябре прошлого года». — «Да?» (Илья — удивленно) «Да», — бамкнул Федор. «И что? — Илья, в самом деле, заинтересовался. — Ты веришь?» — «Разумеется (фых-фых сигарой), ни капельки. Ты что-нибудь слышал про м-м-менерала Власова?» — «Нет, Феденька. То есть слышал, конечно. Какой-то (поболтал рукой) генерал…» — «Так вот к нему был подослан из Москвы человечек, чтобы убить его. Но прежде рассказывал все эти басни и больше того: что Сталина после войны заменит некто Андрей Андреевич Андреев — есть такой и вполне соответствует анкетному повторению своих имен — бледная штучка. Но заметь, как тонко: знают, что Джугашвили осточертел, и ловят на эту уду! И еще человечек из Москвы завирал, что крысиную партию упразднят, а вместо нее создадут „народную партию“! А?» — «И что с ним сталось?» — «С кем, Илюша?» — «С рассказчиком басен». — «Га. Вряд ли его отправили бандеролью обратно к Джугашвили со словами благодарности…»