Она могла так сказать потому, что они все же добрались до глетчера. Булена из-за этого разобрало — все равно как хочется съесть дрянь иногда после изысканного обеда. (Или у него вообще такое свойство? — при избыточном весе трудно долго парить в высоте?)
Нет, их не хватило на глетчер, который интерлакенцы зовут Синим Хвостом (он тянется почти на тридцать километров в ущельях, вываливаясь много ниже уровня снега, мордой тычась прямо в ликующие под солнцем сады), — Булен счел, что туда дорога неудобна, да и вид, как ни странно, не захватывает. А вот их, домашний, всего семь километров, глетчер они увидели, увидели в ледяном искренье. Глетчеры всегда поют синим светом — такой свет идет изнутри. Разумеется, люди науки объяснят это законами спектра, свойствами фирны, т. е. зернистого снега, из которого преобразуется кристаллический глетчерный лед, — и при плюс пятнадцати не тает и на плюс двадцати лежит как ни в чем не бывало. Но местные жители истолкуют синий свет по-своему: это свет неисполненных желаний, некоторые прибавят, что это свет пургаториума — чистилища. «Но мы ведь не верим в чистилище, нет?» — хохотнул Булен, смахивая брильянтовую слезу («солнце бесстыдно слепит!»), и сказал, что забежит в местный отельчик, где для забывчивых дают бесплатно бинокли и даже фотоаппарат (чай с вальсирующими по горячему кругу питья цветками лаванды можно испробовать на обратном пути, а плэд? плэд прихватить?).
Так они с Ольгой дошли вдвоем до края ледовины. Там не было опасно — ледниковые ворота (а проще — вылом, из которого свистя вырывается таящаяся в пустотах вода) были ниже, да и сейчас помалкивали, к неудовольствию Ааре («Мы переехали через нее по подвесному мосту, там еще Феденька предложил утопить все правительство Москвы»). Илья, разумеется, навьючен — Ольгин зонтик, бутыль воды — она шагает, опережая, — из-за подъема он видит сначала ее рыжие сапожки, а после — как призывает рукой и поправляет шляпу с неудобными полями. Он почти отстает, ей — легко, незаметно, чтоб сбила дыханье (грудь упрятана в сером жакете), — ее голос становится звонче — горный воздух, что ли? а может, это от звона в ушах? — о такой ерунде можно думать, поскальзываясь, сдирая пальцы, спасая голову одеколоном, но Илья не говорит, разумеется, скоро ли? почти сердится только на зонтик — зачем?
— Вот… — она показывает на явившуюся после темного лба камня синюю льдину, Илье льдина кажется черной (нет, это из-за отуманивания в глазах — сейчас кончится).
— Местные острословы, авторы грошовых путеводителей с пятнадцатью лучшими маршрутами, — продолжит экскурсию Ольга, — не устают сравнивать глетчерный лед с кристаллами хрусталя. Но ты тронь его — в самом деле, удивительно гладкий и вдруг — лезвие острого края! Смотри!..
Она приложит ладони (стянув, скомкав кружевные митенки) ко льду — нет, не холодно, но и лед, конечно, не тает — никаких контуров, — приложи и ты — Илья послушается.
— А теперь смотри туда! туда… — и она покажет вниз, где они выбирались.
— Так высоко?
Ольга довольно засмеется.
— Какие-то ха-ха-хамы намеревались открыть здесь, прямо у края льда, ресторанчик. Сидишь, например, за столиком и плюешься, глядя одним глазом на красоту, другим — на котлетку. Не правда ли, мило?
— Кто бы стал карабкаться сюда по козьим тропам?
— А подвесная дорога? — их тут полно. Можно и железку — вжи-и! — она прочертила рукой линию — снизу доверху вбурить в гору. Это, наверное, — она улыбнется, — похоже на твой порошок? Выпил стаканчик — и счастлив?
Кажется, он растерялся.
Она заметит и (вот он, характер) добавит соли:
— Я понимаю: ученые мужи обыкновенно не задумываются ни о последствиях своих открытий, ни даже о смысле. (Натянет митенки.) Если только в случае твоего опыта — как лекарство. Но ведь у большинства людей есть хоть немного настоящего счастья, а? его можно вспомнить? — ее чуть полное лицо станет тревожным. — Если не могут вспомнить, пусть обращаются к психологу. Сейчас принято. К священнику. В горы можно сходить, — она рассмеется.
— Да, ты права. Многое вообще открывают случайно, мой… — он прислонил наконец зонтик к выступу валуна, — мой опыт еще не закончен. Но наука всегда идет, идет… (какая банальность).
— Но ты же дал порошок Тимофееву!
— Сам напросился.
— И у него были видения…
— Смотри, — Илья попытается ее отвлечь, — вон Булен идет…
— Ерунда, это пастух-мальчишка. Не заговаривай зубы…