Булен решил купить поэта правильной русской речью (у поэта на лице проступили признаки несварения — знаем, господин хороший, где так учат) — «После полетов Белки и Стрелки каждый культурный человек обязан был выучить русский язык!» Нет, псинки стартовали лишь через год. Тогда распишем матросскую пульку: «После выстрела „Авроры“ каждый культурный…» — Поэт смягчеет: «А акцент, Теодор Теодорыч (не невежливость, а расположение друга), остался!» — «На брудершафт?..» — «Моя фамилия Трофимовский…»
Разумеется, за Трофимовским посматривал контрразведчик Пацюк (элегантен в сером — пиджак в крупную клетку, брюки струящиеся — мог бы украшать витрины магазинов Пьера Кардена, на ботинки выделена была специальная сумма из представительских расходов — на буйволовой подошве, с поскрипом), он, чистосердечно улыбаясь, начал прогрызаться сквозь общество жующе-пьющих к поэту. Легенда Пацюка — специалист по Достоевскому. Еще бы не современно! Не забыть: «Бедные люди» — сразу вычисляем, кто есть кто… заблуждения по поводу революционеров определенно вскрыла современная действительность… миллионные тиражи Достоевского доказывают… На фуршет хватит.
Тут Пацюка абордажировала мисс Сильвия Коэн — с виноградными грудками, малиновым шиньоном на вороньих власах, очками, придающими сходство с водолазом-миноискателем.
— Мисс Коэн (подаст с грацией желтую ручку).
— Пацюк (кротко-мужественно, женщинам любо — она толкнет его острым бедром из-под ядовито-неясной юбки).
— Вам ничего (переезжает на шепот) не говорит мой фамилий?
— Коэн? Коэн? (попробуй разберись, кто тут в Америке еврей, а кто русский). Пожалуй, только то, что очаровательная (все-таки Пацюк не зря состоял на качественном довольствии, да?) молодая леди великолепно говорит на языке Пушкина и Маяковского. Хотите перейдем на английский? (Ускоренные курсы комитета безопасности — любой язык в пределах фуршета за две недели).
Коэн позеленеет.
— Моя отец (глаза высверкнут из-под очков) лично был знакома с Владимир Ильич! Вы, кажется (надменно, весьма надменно), плохо, товарищ Поцук, осведомлен об истори американская коммунистическая парти — Рутенбург, он же крепки болт, Бьянго, он же общи папа, Джон Рид, он же мексикански пепер, Натаниэль Коэн, моя отец, — великомученик марксистская идея здесь в благословенная Америк (ее заколотит, перестанет толкаться бедрами) сумел в тяжелейшая условий, задыхаясь в ядовитая кольца желтый дьявол…
— Нит (сглотнул оранжадом). Мы изучаем.
Смягчится.
— Моя милый (всхлип) папочка лично был знаком с Лев Давидович. Я скажу вам, дорогой Пецехович, что Лев Давидович до конца дней оставался верен делу мировая революшин и завещал нам его. Я думаю, его должна реабилитировать.
— Кого? (искренне) Какого Льва Давыдыча?
— Троцкого! (крикнет, толкнув обоими бедрами) Троцкого!
От кремлевской делегации повеет морозильной камерой, вокруг Пацюка выпадет иней.
— Троцхий… (пошевелит губами, главное — выиграть время) Как знать… как знать… А что вы скажете про планы освоения целины?
— Это был идей Троцкого (авторитетно).
— Да?! (не удержался и выправится твердо) Инсинуации…
Увы, Пацюк так и не смог скромно встать рядом с Буленбейцером и Трофимовским.
Кстати, в «Правде» шлепнули фото: Трофимовский жмет руку Буленбейцеру и одновременно ударяет Буленбейцера по плечу — с подписью: «Американская общественность протестует против угнетения в Булиламбаньяне». Впрочем, эмигрантская пресса не осталась в долгу — вслед визиту пустила шестистишие:
Да будь я шеф-повар преклонных годов,
В Париже, но без унынья и лени
Рецепты всех щей и рецепты борщов
Я выучил скоро бы только за то,
Что ел их со смаком товарищ Хрущев.
А Ленин — известно — пельмени!
Разумеется, Вольдемар Алконостов.
Ему иногда нравились подобные шпильки. Хотя приходилось оправдываться перед прогрессивной общественностью Запада, что дело не в том, не в том, что у него отобрали большевики чудное имение (и, кстати, домашнего повара в придачу — он после революции варил похлебки прожорливым матросам Кронштадта), а в том дело, что большевики (тут Алконостов всегда несколько приподнимал хилые брови), простите за откровенность, простите (вас бы удовлетворила прикровенность? вы бы, наверное, предпочли что-нибудь про философию персонализма? а не реальность диалектического ботулизма), итак, большевики хотят играть Моцарта самым обширным, самым весомым, в известном смысле самым тренированным, конечно, массивным, конечно, крепким, то есть долгоиграющим, но все-таки не приспособленным для игры Моцарта местом…