А он и не спрашивает – где я сама отдыхала.
Бывает еще хлеще. Бывает, что я вынужденно придумываю себе других мужчин – в мельчайших подробностях, чтобы вот этот – единственный мужчина в сегодняшней жизни – не испугался своей единственности для меня.
А то как же!
Это ведь обязывает.
А так – он может вздохнуть с облегчением – на нем свет клином не сошелся, он по-прежнему свободен, отношения наполнены необязательностью до краев. Избегаем углов, не задаем острых вопросов.
На фразу «я сегодня не приеду» – легко пожимаем плечами – «не очень-то и хотелось».
Только не быть в тягость, не заглядывать в глаза, которые бегают-бегают, как у нашкодившего ребенка. Зачем ставить человека в неловкое положение.
«Боже, как она лежит, ведь мальчику неудобно!»
Делать вид, что все отлично, что – да, я сама именно таких отношений и хочу, что да, чтобы не так унизительно – самой декларировать свободу от обязательств, без обещаний, упреков, неудобных слов.
«Я люблю тебя» – крайне неудобные слова, они требуют ответа. И ты их проглатываешь вместе со спермой – и не произносишь вслух.
А потом телевизор кричит дурным мужским голосом – «я тебя не люблю!»
И ты плачешь, плачешь, потому что никто никого не любит. Потому что это дурной тон.
Главное – ложиться так, чтобы мальчику было удобно.
2
Яичница. Глазунья. Болтунья. Омлет. Яйца, сваренные вкрутую, всмятку, «в мешочке». Яйца-пашот и яйца-кокот. Флорентийские яйца и яйца-бенедикт. Больше всего на свете из еды я люблю яйца. Куриные, перепелиные, лососевые и даже бараньи. Яйца. Яйца. Яйца.
Как завещал папаша Гиляровский. Пищевые яйца – не Фаберже, их не подделывают. Только я терпеть не могу яйца, переваренные до серости желтка или пережаренные с обеих сторон до глянцевого хруста.
Этот мужчина был похож на овдовевшего льва, который рыщет в саванне в поисках нового прайда. Мы показались ему подходящей семьей. Я и мой Кроха.
*
На широком темно-коричневом подоконнике лишь стеклянная спиртовка, к которой полагается стеклянная же огнеупорная колба. В колбе варится кофе. Кофе и сигареты. Такую жизнь я и живу. Жила.
Остальную плоскость подоконника занимают маленькие прозрачные графины со спиртовыми домашними настойками. Их более трехсот. Точная цифра – 365 – на каждый день года. От легкого разнотравья – киндза, эстрагон, черносмородиновый лист; включая острые и пряные перцовки, можжевеловки, хреновухи; а также легкие десертные – ягодные, цитрусовые, медовые; до тяжелых жирных мясистых бальзамов и запеканок на орехах, сухофруктах, стручках ванили и мускатном орехе.
Секретов из своих рецептур я не делаю, но повторить не удавалось еще никому.
Подоконник в моей «студийной» квартире длиннющий, метров 15, и загибается внутренним странным углом типа эркера (взгляд изнутри). Мебели нету вовсе: матрац кокосовой стружки – узкий, плоский и легкий – в углу комнаты и пять разноцветных подушек. Ноутбук на полу, пара пепельниц и дюжина стеклянных бокалов, стопок, рюмок различной емкости и конфигурации – на стеклянной полочке над холодильником, в котором, кстати, всегда-всегда есть полдюжины замороженных лафитников под чистую водку (полдюжины – это достаточное количество для вечеринки на двоих). Саму водку охлаждать совсем не нужно, но вот посуду к ней – обязательно.
Иногда на спиртовке варятся яйца, потом уже – кофе. Кофе льется в стеклянные крохотные чашки. Яйца подаются в рюмках. Стекло. Здесь все прозрачно, но именно это и настораживает редких визитеров. И матового стекла раздвижная шторка душевой кабинки – кажется им мрачнее шкафов со скелетами или темных подвалов.
3
Мы лежали на полу, не помещаясь на матраце кокосовой стружки,– и пускали дым в потолок.
– Тебе еще бы крышу стеклянную!
– И шторы со звездами.
Он моргнул, зевнул и уснул, не заметив даже, что я за эти мгновенья исполнила все ритуалы тысячи и двух ночей (одна ночь про запас – а вдруг год високосный), все песни, танцы и сказки – и прочие свистопляски. Исполнила или была готова исполнить – какая разница.
Только что я собрала в себе и хотела отдать ему сразу все, а он уже захрапел, сигареты не потушив. Я осторожно переползла от матраца к ноутбуку, включила его в сеть и в Сеть, и начала сливать в виртуальность то, что спящий мужчина не поспешил у меня взять.
**/**/2008 lina write:
черная дыра белой ночи.
unmoglich
unmoglich
unmoglich
мягкая гадость немецкого слова липнет ириской гематогенной к зубам.
взвар дефибринированной крови убойного скота плюс сахарный сироп.
*
вдруг поймала наконец-то эту формулировку – прямо за хвост.
я всегда точно знала, что если случай «первого секса» с определенным мужчиной сопровождался некоторой невнятностью и накладками, когда «немножко не так» – неважно, по чьей вине (важно, что у меня не складывается – с оргазмами – в данном конкретном случае) – это такая примета – к затянувшимся отношениям.
ну и относилась к этому – как к примете.
а надысь – оно вдруг – сформулировалось – почему так.
потому что.
когда нет оргазма – это все же немножко обидно. и хочется – попробовать еще. и еще. но ты помнишь, что оргазма нету. и тогда вдруг твои «еще и еще» – они начинают обрастать побочными эффектами, ты вдруг замечаешь, что с человеком приятно не только, но и спать рядом, и дышать в теплое плечо, и целоваться, и завтракать, и разговаривать.
ты замещаешь этот отсутствующий первичный оргазм – человеческими отношениями.
а это затягивает – больше. это затягивает – вглубь. и надолго.
потому что.
когда ты с человеком – вот с этим конкретным человеком в первый раз – и получаешь еще ничем не заслуженный оргазм. это реально – такая – маленькая смерть – la petite mort – человек остается при этом совершенно чужим.
никакая привязанность – невозможна.
потому что – умерла так умерла. спать, обнявшись, целоваться после, душевные беседы вести – невозможно.
то есть это такая – прекрасная – случайная смерть.
оно повторяться может – но развития не будет. есть логический конец. финал. далее – ничего.
и так – каждый конкретный раз. потому что это – мое и только мое, я не буду делиться – с тем – с кем рядом. отойти, хотя бы отодвинуться, остаться наедине со своей смертью.
влюбиться – уже невозможно. повторять – да. продолжать – нет. если вы понимаете разницу.
*
потому что – влюбляешься в того, с кем «несмотря на».
ну надо же хоть как-то оправдать – такое времяпрепровождение.
значит, влюблена. если не кончаешь – то ведь все равно хорошо, правда?! вот тут и начинаются – слова, заболтанность, муть, глупость. вместо того, чтобы конкретно и молча – начинаются игрища различной затянутости, отягощенные чувствами.
*
самое страшное – это когда уже накрутила себя до любви. а тут – вдруг – бац! – и кончила.
и вот это и есть – самое страшное попадалово. потому что как-то нечестно и не по правилам.
4
Он говорит:
– Встретимся? Точнее, не говорит, а будто спрашивает. «Встретимся?» – это такой вопрос. Ну я говорю:
– Да. Нет, я говорю:
– Может быть. Потом добавляю:
– Конечно. И еще:
– Наверное. ...несколько раз говорю... И тут он все ломает, потому что спрашивает:
– Сегодня?
Нет, не спрашивает, «сегодня?» – это не вопрос, это предложение. Утверждение. Его уверенность, что мы можем сегодня.