Когда я прорвался через суматоху паникующего стада, насмерть топчущего своих упавших, дыра в земле встретила запахом гнили, но при этом блаженной прохладой после разгорячённой яростной схватки и обжигающего пламени. Корни деревьев опутывали свод. Мелкие корешки торчали то тут, то там, а под ногами чавкала грязь от грунтовых вод, вперемешку с мелкими камнями.
Позади с грохотом рухнули тонны земли, уже не удерживаемые мощью шаманов, придавливая последних отступающих и давя в лепёшки ящеров, небольшая часть которых всё же успела забежать.
На какое-то время наступила тьма, в которой хаотичные звери принимали всех вокруг за врагов и без устали рубили друг друга, пока в метрах пятистах не появился новый разрыв, в который все и повалили, оказавшись в прибрежной холмистой долине. Рядом — лишь сухая рыжеватая трава, лежащие серые камни и ни следа ящеров ни на земле, ни в небе.
Вытер едкий пот. Руки плохо слушались, дрожали ноги, от боли надвое раскалывалась голова, из ноги и тела торчали несколько костяных стрел. Тупо, трудно охватывал я разумом происшедшее. Обессиленно присел на камень. По всей прибрежной долине, похожей на сложенные ладони, валялись издохшие твари, ползали раненые, метались недобитые и рисковые сцинки, что успели проскочить, теперь добиваемые.
Подвывая, я пытался вытащить глубоко засевшие костяные гарпунообразные наконечники.
Выдрав их, чуть не потерял сознание от боли.
Мы разбиты. Разбиты! Но я жив. Жив!
Страх и чувство беспомощности, только что пережитые, мешали мне ощутить ощутить полную радость.
Чтобы отвлечься от этого чувства, пошел посмотреть на лежащих мёртвых ящеров. У первого же заметил то, что до этого пропускал: татуировки на чешуйчатой шкуре — странными спиральными узорами. Распутал шнурки из сыромятной кожи, на которой висела связка клыкастых человеческих черепов, и не туго перевязал себе рану, положив пару сухих широких ворсистых листов какого-то местного растения. Несколько резаных ран я получил в толчее у перехода, когда несколько бестигоров пробивали дорогу, стремясь скорее выбраться из западни, в которое превратилось поле боя.
Попытался оценить, сколько тут вообще осталось от единого стада. На первый взгляд — едва ли треть. И ни трупов, которые можно было бы оживить, ни пленников, которых можно было бы принести в жертву Тёмным богам.
Тяжелые времена для тварей. А вокруг и леса не видать, в котором они могли бы скрыться.
Хауз где-то потерялся. Из более-менее знакомых — лишь Белоглазый и Тупой. Не сговариваясь, стали держаться вместе, отойдя подальше от беснующегося Дронгора, вымещающего злобу на подвернувшихся под лапу и молотившего какого-то брая так, что от него остались уже мокрые окровавленные ошметки.
Вид мяса вновь разбудил в организме механизм, отвечающий за голод. Слюна начала капать из пасти, и невозможно было её удержать. Покопавшись в чудом сохранившейся суме, достал кусок сыра и начал с жадностью грызть, когда поймал не менее голодные взгляды Белоглазого и Тупого. Подумав, что не хватало ещё драться сейчас, уставшему и раненому, пока не заросли раны, да ещё и против двоих, полез вновь в суму, вытряхнув на землю остатки провизии: горка расколовшихся сухарей, огрызок заплесневевшего сыра, пованивающую вяленую рыбу, на которую те тут же жадно накинулись.
Слупив дармовое угощение, они завалились бок о бок спать. Никто никуда не торопился, а потому я последовал их примеру, поджав никак не прекращавший дрожать после схватки хвост.
День начал клониться к вечеру. Вечерняя мгла сгущалась над долиной и морем; она гасила яркие краски и окутывала жёлтую равнину и притихшее море однообразной белесой туманной пеленой. В траве и редком кустарнике, ещё не везде искажённом той силой, что веяла от шаманов, цвиркали мирные птицы и мелкие безвредные насекомые.
Постепенно туман терял свою белизну, по мере того как наступала ночь. Но и тогда, когда темнота уже опустилась совсем, туман всё равно продолжал темнеть, клубясь и протягивая свои удлиняющиеся щупальца в сторону остатков звериного войска, чей лагерь широко раскинулся по берегу.
А в тех местах, где наиболее плотно клубился тёмный туман, начали выходить ряды чёрных воинов. Сотни высоких бойцов, затянутых в чернённые доспехи и тёмную кожу, беззвучно выстроились в несколько шеренг и направились к одному из краёв зверолюдского воинства.
Как и всегда, не все отдыхали среди тварей: продолжались выяснения отношений за право занять место ведущих гурты вместо погибших, разрывались на куски раненые, чтобы утолить голод выживших. И среди них оказались те, кто увидел, как к ним направляются ряды новых врагов. Но, к счастью для одних и к сожалению для других, мало кто обратил внимание в этом хаосе на новые крики. И лишь когда с лёгким шорохом с неба ударили разветвлённые сети молний, оглушая и спящих и бодрствующих, вот тогда многие начали вскакивать на лапы и копыта, пытаясь оказать сопротивление.
Эти воины не стремились напасть и убить всех. Нет, у них была другая цель, которую всем ещё только предстояло узнать. Из-за спин воинов взлетели сети, тяжёлым грузом опадая на тех, кто ещё стоял, а уже к ним из строя побежали налётчики, оглушая, выдёргивая оружие, связывая и утаскивая измененных Хаосом зверей за строй. Тех, кто валялся на земле, также не забывали оглушать, чтобы в неожиданный момент они вдруг не сорвали план.
Обезумевшие звери метались — одни пытались убежать, тогда как другие кидались в бой. И тех и других закидывали цепями с прикрепленными к ним крючьями, которые, зацепившись за мясо и кости, утягивали за строй обречённо блеющих и тявкающих тварей. Пара минотавров, толпа других копытных оказались утянуты в глубь тумана. И прежде чем горгон и шаманы подоспели к опасности, так же молча и тихо чёрные воины в своих необычных шлемах и острых наплечниках отступили назад.
Из сна меня вырвало то, что меня тащили. Грубо, беспардонно тянули за ногу, и тело билось о мелкие камешки, и шкуру царапало, на острых участках оставляя капли крови и клочья меха.
Попытался вскочить, но руки были плотно примотаны к телу, а в пасть чья-то рука тут же засунула кляп. Извиваясь, попытался разорвать верёвки, что стягивали кисти, или перерезать их когтями, но не доставал — вязали мастера. Да к тому же получил несколько весьма болезненных ударов древками копий от тащивших меня трёх воинов. На время затих, пообещав себе, что попытаюсь урвать удобный момент, чтобы освободиться. Рядом тащили знакомые туши Тупого и Белоглазого. От этого менее обидно не стало. Видно было мало, да ещё порой моя морда оказывалась повернута к земле, где нещадно билась о неё. К счастью, это продолжалось не так долго, и вскоре послышался плеск воды, я почувствовал, как меня поднимают, а затем краткий миг полёта и болезненное приземление на доски. Через какое-то время меня на верёвках подняли на водой, втащив на палубу более крупного судна. Мне на спину упал ещё кто-то. Затрещали ребра, но тело, упавшее на меня, вскоре оттащили. Какое-то время продолжалась небольшая суета, после беспокойного лагеря тварей казавшаяся просто идеальным порядком. Последовал небольшой скрип, и небольшой корабль (а это скорее всего был именно он), отплыл от берега.
Дернувшись, перевернулся, но ничего кроме бортов и звезд на небе не рассмотрел. Обзор был также ограничен валяющимися тушами тварей, а между ними бродили белокожие (были видно подбородки из-под щлемов, а некоторые их вообще сняли) высокие воины в чёрных доспехах, один из которых, заметив, что я за ними наблюдаю, подошёл ко мне, наклонившись. Лёгкая добрая улыбка появилась на его лице, когда он наступил на мой хвост и давил, наблюдая за моей реакцией.”Больно, погань, слезь!!!” - хотелось крикнуть, а лучше вцепиться когтями в его лицо, стирая гадкую улыбку. И видя, как мне больно, он ещё сильнее давил, перенося весь свой вес на давящую ногу, и всё шире становилась его ангельская улыбка. В хвосте что-то хрустнуло. Затем, неожиданно сильными руками он приподнял меня, оперев спиной на борт. А потом этот садист начал наносить удары сапогами куда придётся, что закончилось несколькими ударами в солнечное сплетение (или где оно должно быть). Садист с улыбкой смотрел, как я задыхаюсь, как пытаюсь через боль вдохнуть носом такой вдруг ставший желанным воздух. Заметив, что ещё кто-то возится на палубе, он переключился на них, оставив меня в покое.