— Мир быстро меняется, ваше величество, — пробормотал Исик.
— Мне кажется не очень быстро — однажды я покажу вам Город Вдов, — но я понимаю вас, Исик, я заявляю, что понимаю. Мир — это наша судьба, и мы, дожившие до этих дней, должны радоваться. Будущее! Как это приятно!
Несколько десятилетий без кровопролития, и он думает, что это навсегда. Но как кто-то мог догадаться об этом отвратительном и дерзком плане? Ибо пророчество, которое Отт распространил среди верующих Шаггата, сводилось к следующему: их Бог-Король вернется, когда принц Мзитрина возьмет за руку дочь вражеского солдата. Исик и был тем солдатом, а Таша — очаровательной невестой.
Ужас и предательство: вот чем это было до того, как в игру вступил чародей.
Исик помахал толпе, отчаяние грызло его сердце, как какой-то жуткий паразит. Кто из них поверит, даже если он закричит об этом, что, как только его дочь возьмет за руку принца Фалмурката, Большой Корабль отправится в плавание — но не в Этерхорд, как они притворяются, а в глубины Неллурога, Правящего Моря, куда ни один другой корабль не сможет за ним последовать? Что они пересекут это чудовищное море без карт, пополнят запасы в почти забытых землях южного полушария, повернут далеко к западу от Гуришала и сделают невозможное — обогнут Белый Флот, эту непроницаемую морскую стену, обрушатся на Гуришал со слепой стороны Мзитрина и вернут Шаггата его орде? Нелепо! Немыслимо!
Настолько немыслимо, что может произойти.
Нет, король. Не приветствуй будущее, не торопи его. Треснувшее зеркало, и оно покажет пустыню, в которой мы оставим наших детей, разбитый образ прошлого.
Кактусовые Сады были гордостью Симджи. За ними ухаживала гильдия ботаников-фанатиков, и они раскинулись на четырех сухих акрах в самом центре города, на клочке земли, который никогда не был застроен. Там были кактусы, высокие, как деревья, и маленькие, как желуди, кактусы, которые карабкались, и кактусы, которые извивались по земле, кактусы, замаскированные под камни, кактусы, на которых обильно росли бронированные плоды, и кактусы, ощетинившиеся шестидюймовыми шипами.
В центре сада возвышались Старые Стражи: два ряда уродливых, покрытых волдырями тысячелетних растений, которые, словно измученные пальцы, тянулись к небу. Между ними шли Исик и его дочь, держась за руки, одни. Процессия двинулась дальше без них, в Королевские Розовые Сады, находившиеся рядом. Их одиннадцать минут начались.
— Полное поражение, — сказал Исик.
— Перестань так говорить, — ответила Таша, вытаскивая из платья заблудившийся шип. — И поднимай ноги, когда идешь! Ты никогда не шаркал ногами, как клоун.
— Я не буду тратить эти последние минуты на препирательства, — сказал он. — И не буду просить у тебя прощения. Только помни и время от времени думай обо мне, если ты каким-то образом...
Таша приложила руку к его губам:
— Какой же ты глупый осел. Почему ты мне не доверяешь? Ты же знаешь, у меня тактический склад ума.
Исик нахмурил брови. Несмотря на все свои усилия, он ненадолго задремал ночью. Только что он сидел на скамье в своей каюте, а большие синие мастифы храпели у его ног. В следующее мгновение она разбудила его поцелуями, сказав, что монахи-темплары поставили свою лодку рядом с бортом «Чатранда», ожидая ее. На ее лице появилась новая твердость, решимость. Это его напугало.
Сейчас, идя между чудовищными кактусами, он прижал ее руку к своей груди.
— Если вы — ты, Герцил и эти бешеные псы-смолбои — разработали какой-то план, вам следует довериться мне. Раскрой это сейчас. У нас не будет другой возможности поговорить.
Таша заколебалась, затем покачала головой:
— Мы пытались, прошлой ночью. Ты начал кричать, помнишь? Запретил нам говорить.
— Только о безумных идеях. О бегстве, сражении с нашими врагами лицом к лицу или других формах самоубийства.
— Что, если самоубийство — это выход? — спросила она, свирепо глядя на него. — Нет брака, нет сбывшегося пророчества. Это лучше, чем все, что ты придумал.
— Не сердись на меня, Таша Исик. Ты же знаешь, что Его Превосходительство не оставил мне выбора.
— Я устала от этого оправдания, — резко сказала Таша. — Даже сегодня ты говоришь «нет выбора», хотя самое опасное — вообще не рисковать.
— Детский идиотизм. Я знаю, что такое риск, девочка. Я был солдатом в три раза дольше, чем ты прожила. У тебя есть мужество, этого никто не отрицает. Но храбрость — это всего лишь одна из добродетелей.
Таша тяжело вздохнула: